Книга Союз нерушимый - Влад Савин

Ну, с красотой ее пусть теперь черти в аду милуются! И этих положить уже можно спокойно — дистанция метров сто, ставлю задачу снайперам, а как стреляет Петр Егорыч, я уже не раз видел. "Додж" похожий на наш, сидят двое, а вообще странно, ну приехали, ждут пока старшие дела решат, и ноги размять не выйти? Стоите вы так, чтобы удобно сразу газануть и ходу — вот только ехать вам еще не меньше сотни метров по простреливаемой зоне, от четырех снайперов никак не укрыться! Но это на случай крайний — надо ведь нам узнать, что вы задумали, чего это к нашим женщинам привязались?

Так что иду я один, к нашему "доджу", стоящему метрах в двадцати дальше. В руке у меня какой-то длинный предмет, завернутый в газету, явно не оружие. Вожусь для вида в кузове, а когда иду обратно, то несу тот же, или другой предмет, обернутый тряпкой. По своему делу, по сторонам не смотрю, но вот путь мой аккурат мимо той машины. Сидят двое, у того кто справа петлицы пехотные, старший сержант, что у водилы, различить не могу.

— Эй, махра! У вас колесо спустило — резины не жалко?

И киваю на заднее колесо. Сержант оборачивается, дистанция до него метра два. Конец тряпки в сторону, и у меня в руке нунчаки. По голове, не со всей силы, а то бы я "сержанта" убил — лишь чтобы вырубить. Водила хочет достать пистолет, придурок, вываливался бы влево, наружу, подергался бы дольше — а так я, успев еще сократить дистанцию, достаю нунчаками уже до его плеча, на этот раз капитально. Хорошо что "додж" без тента и козырька кабины, иначе пришлось бы нож метнуть, что я в левом рукаве держал. Тент сняли, чтобы обзор был — вижу, в кузове пулемет лежит, немецкий МГ, что ж, нам в трофеи сгодится! Водила еще не сдается, левой рукой лапает ППС, закрепленный на борту, ну несерьезно это — еще один удар, в голову, готов. Тоже не до смерти — вдруг, малая вероятность, но все же свои?

Подбегают наши, хватают обе тушки и волокут в "застенки кровавой гебни". Кстати, контролера тоже взяли — он пытался гранату из кармана рвануть, так ему аккуратно прострелили оба плеча. Так что Богомолов про "чистильщиков" не придумал, были в ГБ и СМЕРШ такие кадры, ничем не хуже нас — если только технические средства не учитывать. Скажу, что беспокоился я напрасно — вырубленные мной, боевиками СБ и оказались. И что любопытно, приказ они имели доставить Аню не к Куку, а к Козаку — на предмет возможной измены "генерал-хорунжего". Хотя просил (не приказывал) задействовать агентессу в ГБ Украины именно Кук!

Считаем — если у них в особой боивке СБ было тридцать наиболее подготовленных головорезов, так сейчас минус шесть, и еще трех мы в доме на Ворошилова подловили, и пара, как мы уже узнали, в больнице была, и менты в засадах по списку уложили еще кого-то — итого, половины "спецназа" у бандеровцев уже нет? Отлично!

И был после разговор с Лючией. Ее дрожь била, даже когда я вернулся — снова на шею мне бросилась, и плачет.

— Мой кабальеро, это куда страшней, чем было дома, в Италии! Когда совершенно внезапно, и вокруг враги… Тогда страшно не было — а после, чуть сердце не разорвалось! Я плохой телохранитель для госпожи Анны, плохой боец? Ты будешь меня презирать за трусость?

Ну успокойся, галчонок, это всего лишь адреналин! После первого такого боя бывает всегда — видел, как и здоровых мужиков ломает. Ты все сумела сделать как надо, а это главное. На автомате, не думая — так для того и тренировки.

А все же, не для женщин война! Еще неизвестно, как такая нервотрепка на здоровье нашего будущего ребенка скажется. Так что, при Ане останешься — но в дополнение, кто-то из нас. Без обид, галчонок — поскольку одной тебя оказалось явно недостаточно. Ну а после — пока не родишь, никаких фронтов!

А она плачет, и ко мне прижимается. И в эту минуту окончательно умерла та, кто все еще жила в моих мечтах, кого я рядом с собой видел — рослая, фигуристая, светловолосая, синеглазая. За своего галчонка — любому башку оторву!

Теперь бы еще отстираться, и было совсем хорошо! Мы еще с ночи в крови, слава богу, чужой, так измазались, что не только масккомбезы насквозь, но и форма, на мне сейчас запасное полевое хабэ. И у женщин платья, ну просто до безобразия — им в чем ходить? А вот Леонида Ильича озадачу — пусть пока не целиной с возрождением займется, а бытовыми проблемами!

Василь Кук "Лемех", генерал-хорунжий УПА. Киев, день 24 июня 1944.

Снова провал. Красные вовсе не растеряны, играют против решительно и энергично, пытаются переломить ситуацию — и это им удается!

Проклятые листовки! Хлопцы упустили момент в самом начале, думали, обычная пропаганда типа "сдавайтесь, сопротивление бессмысленно". А когда прочли, и куренные приказали, решительно пресекать распространение — было уже поздно, большое количество бумажек успело разойтись по рукам! Причем там в конце мелким шрифтом было обещано, что весь следующий номер "Правды Украины" будет посвящен преступлениям бандеровцев на Украине и в Польше, с особым упором на роль перечисленных в листовке личностей и их фотографиями! Значит не обманула интуиция, был у "Ольховской" фотоаппарат — и он, Кук, завтра может увидеть свою физиономию в газете. И что хуже, этот портрет будет у всех оперов ГБ, в райотделах, и может даже, у патрулей!

Друже Козак взбешен. Что ж, единственная хорошая новость — не одной же "жандармерии" нести потери? Так что если теперь дойдет до разборок, у меня и у него примерно поровну, лично верных людей. Вот только когда выберемся, снова ведь будут разбираться, кто виноват в провале всей этой киевской авантюры? И ведь велика вероятность, что СБ в целом поддержит Козака — мне что тогда, самому удавиться, не дожидаясь?

А отчего собственно, провал? Киев ведь захватили? Так же, как Коморовский Варшаву! И если тех панов лондонское радио объявило героями, то чем мы хуже? Дьявол, радиостудии у нас нет — москали там засели, и держатся, а хлопцы, возбужденные победой, вовсе не желают нести потери! Насколько легче было ляхам, имея в тылу лояльное им население! Здесь же, из-за иезуитского хода московских, о том придется забыть — за фашистов в Киеве сейчас будет лишь сумасшедший! Может, какое-то количество бывших полицаев, старост и прочих замаравшихся и нашлась бы — вот только эта публика меньше всего желает класть голову под топор, из числа освобожденных с "фильтра" больше половины разбежалось в первый же день, вместо того чтобы сражаться за ридну самостийну не щадя живота своего. А запугать всех, принудить к сотрудничеству террором — не хватит ни времени, ни сил!

Значит, надо объявить поражение победой! И славно погибать в бою, против неисчислимых москальских полчищ — а не сдохнуть в петле! Легко было немцам — отдал приказ, и яволь, будет исполнено! А как мне убедить это стадо, что оно должно помереть во славу Украины? И чтобы я, гораздо более ценный для нашего дела, сумел уйти?

Прикинем силы. У "Верещаки", земля ему пухом, а душа в рай, курень делился на два отряда: "Ясень", три сотни, всего 350 человек, и "Наливайко" (по "псевдо" командира), 150 человек отдельной сотни, наиболее подготовленной и лучше вооруженной, вот только половина ее сгинула в той проклятой больнице вместе с "Верещакой". В "Заграве" у Литвинчука из тысячи человек постоянного состава, на Киев ушла лишь половина, отряд "Гамалия" — 300 человек в трех сотнях и "Чорнота", сотня в 120 боевиков с тяжелым вооружением, минометами и станковыми пулеметами, прочие же так и остались на Ровенщине. Олейник "Эней" фактически взял командование над куренем "Завихорст", вместо Стельмащука "Рудого", у него пять сотен общим числом шестьсот человек. И есть еще резерв, около семисот бойцов — остатки мелких отрядов и групп, в том числе призывники, кому удалось вырваться из казарм, а также те, кого удалось завербовать и поставить в строй уже здесь, в Киеве. Итого, со всеми прочими, выходит две тысячи триста активных штыков — вот только потери, лишь с "Верещакой" погибло считай, сотня, в прочих стычках сотни полторы, плюс дезертирство. Так что под две тысячи бойцов в наличии, из тяжелого вооружения лишь минометы калибром 81, свыше тридцати штук, еще захвачены две 76мм пушки и три броневика — этого мало, чтобы удержать Киев, обложенный со всех сторон!