Книга Веселые и грустные истории про Машу и Ваню - Андрей Колесников

– Мне хочется слышать твой голос всегда! – льстиво произнесла эта так называемая кукла.

– И мне, – светло улыбнулась ей Маша.

– Ну, давай спой тогда «Сороку-белобоку»! – крикнул я. – А?!

– Папа, не так, – поправила меня Маша. – Давай петь песни!

– Ты какую хочешь? – уточнила Анюта, и я заскрежетал зубами.

– «Делай так!»

«Сорока-белобока кашку варила», – сладким голосом опять начала Анюта.

– Да замолчи же ты, пожалуйста! – попросил я. После некоторого молчания Анюта произнесла:

– Обними меня, мамочка. Маша обняла ее и вздохнула.

Я вышел из дому. Мне здесь делать было больше нечего.

«Не тони»

В разгар то ли странно теплой осени, то ли прилично еще греющего лета, в день, который вызывает недоумение своей ясной и прозрачной продолжительностью, мы поехали в гости за город, то есть только туда, куда и можно было поехать в этот день.

Я ехал к своим друзьям, которых люблю почти как самого себя, а Маша и Ваня – к семи котам, с которыми я обещал их познакомить и для которых этот день значил, я полагаю, гораздо больше, чем для меня. Если я дорожил каждой минутой этого чистейшего сентябрьского света, то они – каждым его мгновением.

И только один из них провел этот день в доме. Я, честно говоря, не думал, что Барсик жив еще. Я не виделся со своими друзьями, честно говоря, несколько лет. Мне как-то хватало ощущения, что они есть в моей жизни и что я в любой момент могу к ним приехать. И так еще бесконечно могло продолжаться, если бы я вдруг не сказал, что приеду, и не приехал бы.

Барсик был жив и здоров. А я боялся у Саши про него спрашивать. Барсику 18 лет, и он не выходил из дома в этот день не потому, что настолько стар, что не может шевельнуть лапой, а потому, что не считал нужным куда-то идти. Этот огромный котище повернул голову в мою сторону, и мне показалось, что он узнал меня. Может, ему так и не показалось, я не знаю, но все равно что-то такое в его глазах шевельнулось – и не пропало.

Ваня и Маша были ошарашены. Размерами и эпическими повадками Барсика, общим количеством котов, обилием их имен… Да и у меня складывалось впечатление, что имен этих больше, чем самих котов. Алиса, Лапсик, Фрося, Степа, Матильда… Странно, что все они своим видом и положением среди других жильцов этого дома не создавали ощущения какого-то кошачьего питомника тут, а, наоборот, производили впечатление какого-то фундаментального, непоколебимого уюта.

Пара котов при виде Маши и Вани снялась с насиженных мест и отошла от греха на несколько метров. Но большинство отнеслись к ним философски, с пониманием, видимо, что дети на даче – неизбежное зло, и если сравнивать плюсы и минусы жизни на даче, то такой минус, как дети, все равно не перевесит очевидных плюсов.

Маша смогла поднять Барсика, вынести его из дома и посадить к себе на колени. Не знаю, заметил он это или нет, по нему было не понять, но для нее это стало событием в жизни. Кот, развалившийся у нее на коленях, кот, которого приходилось еще и поддерживать руками, вселял в Машу какой-то священный трепет. Она заглядывала ему в глаза и пыталась что-то прочесть в них, а он жмурился то ли от этого взгляда, то ли от солнца, бившего уже откуда-то снизу, и не давал ей никакого шанса разобраться, с чем она столкнулась в своей жизни.

– Маша, ты разве не помнишь Барсика? – спросил Саша, и я вспомнил, что мы же с Машей и правда были у них в Москве как-то, когда ей было года два.

– Нет, – честно сказала Маша, – совершенно не помню.

Барсик повернул к ней голову – впервые за время нашего приезда. Он как будто был удивлен, что она и в самом деле не помнит – потому что нельзя же было такого не помнить.

– О, а я вспомнил, я вспомнил! – крикнул Ваня. Мне очень не хотелось разубеждать его. Вани не было тогда. Не родился еще Ваня, когда мы были у них в московской квартире. И никто не стал разубеждать его. В этот день под этим солнцем мне никого не хотелось ни разубеждать, ни тем более убеждать. Я полулежал в кресле и молчал, наблюдая то ли за Ваней, то ли за Машей, то ли за странным кузнечиком. Вернее, его никак нельзя было назвать кузнечиком. Это был огромных размеров кузнец. И не саранча никак, у саранчи крылья, я знаком с саранчой. А это был кузнец. Он сидел на ветке куста, как попугай какаду, и тоже наблюдал за нами.

Потом он не спеша, можно сказать, кряхтя слез с ветки и перелез сначала на Сашу, потом на его жену Свету, потом на их подругу Эллу. То есть, наверное, это была его подруга, потому что он на ней и остался. Он полазил по ней, походил по одной руке, потом по другой, остановился на плече и замер на несколько минут.

– Как его зовут? – спросил я.

– Вася, – ответила Элла.

Маша не понимала, что происходит. Да я и сам не очень понимал и, главное, совершенно не хотел разбираться. Меня клонило в сон, я уже был в полудреме, но и в полуяви тоже, и мне ничего не было нужно. Я нисколько не удивился, если бы сейчас откуда-нибудь вылез крот, а потом приковыляла бы утка, а потом бы они все разом заговорили с нами о наболевшем. Я смог бы поддержать этот разговор.

Маша подставила палец, и Вася перелез к ней. Ваня вскрикнул. Маша, по-моему, и сама побледнела. Я знаю, что мои дети в отличие от меня люди городские, и даже насквозь городские, но все-таки это мои дети. И то, что Маша подставила палец Васе, доказывало это. А то, что Ваня вскрикнул, опровергало.

Слетелось еще много ос. Они не кусались, но тоже претендовали на какое-то равноправие в этой компании. Одна оса со всего разгона влетела в Ванин компот, и я был поражен, что набранной скорости ей хватило на то, чтобы пролететь, так сказать, под водой и в ужасе вылететь из кружки, разбрызгивая компот во все стороны.

Еще одна оса ходила по краю Ваниной кружки.

– Не тони, – сказал ей Ваня, и она не утонула.

Я чего-то совсем устал удивляться, и на меня не произвели уже никакого впечатления две синицы, которые сидели в полуметре от нас на ветке дерева и искоса наблюдали за нами. Может, они, правда, наблюдали искоса за котами, но уже никакой разницы не было, за кем они наблюдали. На котов они тоже не произвели никакого, впрочем, впечатления.

Я краем сознания зацепился только за мысль о том, что ведь вроде синицы зимой прилетают, но потом одернул себя: да нет, это же снегири зимой…

– 22 килограмма семечек скормил им прошлой зимой, – сообщил Саша.

– Чищеных? – спросил я.

– Да нет, конечно, – ответил он.

А как же они их чистили, хотел спросить я, но только вздохнул и подумал, что слишком все-таки давно я, наверное, живу в Москве и что, может быть, надо что-то делать с этим.

Из всего, что было на столе, Маша с Ваней убирали прежде всего морковь. Когда ее не стало, Маша спросила, есть ли еще морковь.

– Она у нас растет, – объяснила Света. – Конечно, есть.