Книга Фенрир. Рожденный волком - Марк Даниэль Лахлан

Он решил, что в монастыре должно найтись хоть что-то, способ­ное облегчить ему грядущее путешествие. Но только волчья шку­ра, измазанная грязью, лежала на полу рядом с телом Чахлика, там, куда ее швырнули. Викинги не стали хоронить волкодлака, просто бросили его там, где он умер.

Леший осмотрел тело. Оно было изуродовано, лицо опухло и по­чернело, потому что викинги снова и снова били по нему ногами. Но вот руки нисколько не пострадали. Леший взял ладонь волко­длака двумя руками. Ногти у Чахлика были неестественно толстые и острые, пальцы — в пятнах каких-то чернил. Может, это как раз снадобье, от которого растут такие ногти? Леший развернул ладонь. Поглядел на шрамы на пальцах, на суставы, линии на ладони. Ин­тересно, правду ли говорят гадатели? Неужели смерть волкодлака на этом чужом берегу записана у него на руке? Но у этой руки уже нет будущего, только прошлое, запечатленное в крови под ногтя­ми, в пятнах странного вещества на пальцах, в загорелой коже, го­ворящей о жизни на свежем воздухе.

Леший поглядел на свою ладонь. По идее, линии должны были рассказать о его богатстве, благополучии, любви. Даже удивитель­но, что все эти линии есть у него на ладони, ему казалось, что двух из них попросту не должно быть.

Он рассматривал капиллярный узор на пальцах волкодлака, кое-где стертый или закрытый мозолями. Уже много лет он ни с кем так не сближался. У него сохранились очень смутные воспоминания о по­койной матери: просто розовое лицо и густые темные волосы. Если не считать этой привязанности, у него бывали продажные женщины, в юности довольно много, за последние годы всего несколько.

Но никогда еще он не сидел и не рассматривал линии на ладони другого человека, шрамы и царапины, морщины и вены, которые свойственны только ему. Когда у него была большая семья, боль­шая любовь и караваны, которые ходили на юг и на восток, в Миклагард и Серкланд, ему было не до нежностей. И нельзя сказать, чтобы тогда ему хотелось чего-то подобного. Ему просто было лю­бопытно, на что это похоже. Привязанность к семье, к друзьям всег­да стояла как-то на втором месте после дела. Эту дверцу он никог­да не открывал. И он не знал, как повернулась бы жизнь, если бы он когда-нибудь вошел в нее.

Неужели он и тогда сидел бы в монастыре, сжимая руку покой­ника?

Ему придется вернуться к Олегу, подумал Леший, но только не по­тому, что он ожидает награды. Он слишком хорошо знал князей, что­бы рассчитывать на что-то. Его, наверное, высекут, и это еще если по­везет. И прием, которого Леший ожидал от Олега, точно отразится на его репутации самым пагубным образом. Однако ему все равно при­дется вернуться, потому что человеку необходимо место, к которо­му он привязан, пусть его положение там будет самым низшим — это все равно лучше, чем скитаться по диким полям, словно зверь.

Леший выпустил руку Чахлика. Теперь он раскаивался, что забрал у волкодлака амулет. Он вынул его из потайного кармана на поясе и еще раз рассмотрел. Любопытная вещица: грубый треугольник, од­нако с закругленными краями. На камне была нацарапана волчья го­лова, вписанная в треугольник, — такая, какой ее рисуют варяги.

— Хочешь, отдам его обратно, Чахлик? — спросил Леший.

Нет, решил он, не отдаст, будет носить его, чтобы почтить па­мять человека-волка. Он размотал шелковый платок на шее и на­дел амулет, который затем снова замотал платком. Да, он хочет оста­вить что-нибудь на память, но он человек суеверный и вовсе не желает, чтобы северный бог поглядел на него сверху и послал ту же судьбу, что и Чахлику. Камешек каким-то образом связывал его с волкодлаком, отчего Леший ощущал себя чуть менее одиноким, хотя и был связан через него с человеком, которого едва знал. Он поднял шкуру и встряхнул.

— Прощай, Чахлик, — сказал он. — Мне жаль, что с тобой слу­чилось такое несчастье. Рассказ о тебе обеспечит мне теплый ноч­лег и вино, и я благодарю тебя за это.

Ему удалось взгромоздиться на мула и тронуться в путь, направ­ляясь на восток через леса, которые отделяли его от дома подобно океану. Мул легко воспринял то, что Леший едет на нем верхом, а Леший начал разговаривать с животным, подбадривая каждый раз, когда на самом деле хотел подбодрить себя. В этих лесах оби­тали шайки разбойников, которые не уважали никого, кроме боль­ших караванов с многочисленной охраной.

— Разбойников сейчас не будет, милый, сейчас не сезон. А тра­ва сочная, правда? Еще немного пройдем, и ты поешь.

Леший трясся от холода, пробираясь через лес. Среди деревьев было не так холодно, как на морском берегу, но все равно не тепло. Он набросил на себя волчью шкуру, накинул волчью голову на свою, чтобы согреться.

Дорога на восток хорошая, слишком хорошая. Это может при­влечь разбойников. Но он все равно поехал по этой дороге, пото­му что был слишком стар, чтобы прорубать себе путь через дикие заросли. Этой дорогой часто пользовались, она была натоптанная, но сырая и грязная, человек с трудом тащился бы по такой грязи, однако мул шел легко. Леший понимал, что движется довольно бы­стро. Через день-другой он будет уже далеко от монастыря и селе­ний на побережье.

Просто чудо, что он так далеко зашел без волкодлака. Из Ладоги они двигались в основном по воде, а когда пришлось идти через ле­са, уши волкодлака и его охотничьи навыки помогали им избегать неприятностей. Дважды на Лешего нападали — лесные разбойники, грязные и оборванные, преграждали ему путь. Они не удосужива­лись устраивать засаду одинокому торговцу, идущему через лес. Они просто подходили к его мулам и принимались разгружать товары. И вот тут появлялся Чахлик. В первый раз трое сразу остались ле­жать на земле от одного его движения, еще двое, подвывая, убежали в лес, придерживая сломанные руки. Несколько мгновений — и раз­бойников как ветром сдувало. Это были лесные жители, преступни­ки, которые прятались от обычных людей, и их традиции и образ мыслей казались Лешему очень странными. Для них появление Чах­лика было равносильно появлению сказочного чудовища, они уди­рали от него так же, как христиане удирали бы, повстречав дьявола.

Однако сейчас Чахлика не было рядом, только страшные зарос­ли, лесная тьма и неровный мерцающий свет. Все это навевало ужас — то, что мерещится, гораздо страшнее всех ужасов ночи и то­го, чего не видно в темноте. Пришла весна, и деревья стояли с на­бухшими почками, только Лешему было не до красот природы.

Хорошо хоть для мула оказалось вдоволь травы.

Леший нашел в монастыре мех для воды и мог бы наполнять его в ручьях, но то и дело лил дождь, превращая лес в блестящее зеле­ное полотнище, и он ощущал себя несчастным, старым и слабым. Развести огонь он никак не мог, поэтому по вечерам ехал, пока хва­тало сил, стараясь найти укрытие, хотя укрытий почти не попада­лось, и надеясь, что усталость победит холод и он сможет заснуть. В большинстве случаев побеждал холод. От голода и усталости Ле­ший начал грезить наяву, превратившись всего лишь в поклажу на спине мула, позволив животному самостоятельно выбирать путь. Мул, кажется, знал, куда идти, на развилках он уверенно сворачивал на нужную дорогу, прекрасно чувствуя себя в мокром лесу. Мул был счастлив. Листья были свежие, только что распустившиеся, сладкие, идти было легко, а старик на спине был всего лишь оче­редным грузом.