Книга Изумруды пророка - Жюльетта Бенцони

— Мы никогда не ревнуем беспричинно, — сухо произнес Альдо. — И я помню лишь о глубоком уважении к ней. Когда мою жену похитили в первый раз, лейтенант Макинтир сделал все возможное и невозможное для того, чтобы помочь мне ее найти. С моей стороны было бы очень глупо обижаться на такое преданное и такое рыцарское отношение.

— Думаю, у вас красивая жена? Морозини, выведенный из терпения, вспылил:

— Да, очень красивая! Но речь идет не об этом!.. Мы должны найти ее живой, понятно вам, капитан? С ума можно сойти от того, как вы обсуждаете ее внешность в то время, как она подвергается, может быть, ужасным пыткам в руках этих зверей, убивших Кипрос. Сделайте же что-нибудь, не то я шкуру с вас спущу, капитан, и, если потребуется, дойду до самого короля Англии!

— Вы мне угрожаете?

— Воспринимайте это как вам будет угодно! Если моя жена погибла…

Альдо не смог договорить: его душили слезы, и он, уже в не силах сдерживаться, с помощью встревоженного этим припадком горя Адальбера рухнул на свое место. Тем временем Дуглас, со своей стороны, бурно негодовал, и Хардинг понял, что зашел слишком далеко. Впрочем, он не счел нужным извиниться.

— Я вам уже сказал, что свое дело знаю. Мы дали телеграмму на пост в Хевроне. Они пошлют людей в Эйн-Геди и обыщут деревню. И, если княгиня там…

— Они избавятся от нее тем или иным способом! — воскликнул Альдо. — Позвольте нам с Адальбером туда поехать!

— Об этом и речи быть не может! Возвращайтесь в свою гостиницу, или я упрячу вас в тюрьму!

— Я сам туда поеду! — заверил Альдо Дуглас Макинтир. — Я должен сначала сделать отчет в генеральном штабе, а потом сразу же отправлюсь туда!

— Почему бы вам не прихватить с собой армейское подразделение? — проворчал Хардинг. — Вы же знаете, что с арабами сейчас надо обращаться поосторожнее. С Абдаллахом, новым королем Трансиордании, нелегко поладить, а Великий Муфтий Иерусалима — его друг! Пожалуйста, не устраивайте дипломатических инцидентов! Предоставьте действовать мне.

— Хорошо, я поеду туда один, — пробормотал сквозь зубы упрямый шотландец.

— Если вам так уж хочется рисковать своей карьерой, это ваше дело, но вас, — Хардинг сердито повернулся к Морозини, — я попрошу дать честное слово, что вы не сбежите вместе с ним! Или я оставлю вас здесь!

Альдо вынужден был подчиниться, вместе с двумя «сообщниками» покинул наконец полицейский участок и с похоронным видом направился к гостинице. Но в ту минуту, когда лейтенант уже собирался с ними распрощаться, Адальбер прошептал:

— Думаю, вы собираетесь ехать в штатском? И не найдется ли у вас местечка в машине?

— Вы не должны уходить из «Царя Давида»! И потом, я поеду на своем мотоцикле.

— Если он у вас без коляски, меня вполне устроит багажник и маленькая подушечка! И хочу вам напомнить, что я-то ведь не давал честного слова…

— Прискорбное упущение!

— Очень своевременное упущение. Всегда надо уметь использовать чужие ошибки, — заключил Адальбер с невинной улыбкой, развеселившей и лейтенанта.

— Через час! — согласился тот. — Рядом с гробницей семьи Ирода, и постарайтесь, чтобы вас никто не заметил!..

Часом позже Адальбер, облачившийся в твидовый костюм — обычное одеяние любого английского туриста в это время года, — надвинув до темных очков каскетку и обувшись в крепкие ботинки на каучуковой подошве, с кожаным портфелем в одной руке и легким дождевиком, переброшенным через другую, выбрался из гостиницы по служебной лестнице и прошел через сад. Альдо остался один, очень подавленный, хотя и старался этого не показывать. Ему мучительно было сознавать, что он предоставил другим — пусть даже это был его ближайший друг! — вызволять ту, кого он любил больше всего на свете. Но он дал слово, и теперь был осужден кружить по своей комфортабельной клетке, чувствуя себя пленником скорее честного слова, казавшегося ему нелепым, чем стен своей комнаты, из окон которой открывался вид на сады и на залитый золотым светом простор. Разве не лучшим противоядием от тревоги была деятельность? А он не только лишен был возможностей действовать, но даже не знал, не погнались ли за обыкновенным миражем эти два рыцаря без доспехов, отправившиеся освобождать пленную принцессу. Ведь не только ни у кого не было ни малейшего представления о том, где могла находиться Лиза, но и чем больше он размышлял, тем больше укреплялся в мысли о том, что «толстуха», о которой упоминала Хилари, никак не могла оказаться Лизой, а значит, ее надо было искать у евреев. А евреи, видя, что Гольберг не возвращается, вполне могли убить заложницу перед тем, как скрыться. И с этой стороны горизонт тоже оставался беспросветным, поскольку Эзекиель, единственная остававшаяся у них путеводная нить, тоже испарился…

Альдо заперся у себя в комнате и провел там весь длинный день, не прикоснувшись к подносу с едой, которую непременно пожелал ему принести встревоженный его измученным видом слуга. Потом потянулась такая же долгая ночь, и ни днем, ни ночью он не знал ни минуты покоя. Стоя перед окном, распахнутым в бездонную синеву, он неустанно обращался к звездам, как делали они с Лизой, когда только приехали в Иерусалим. Старался отыскать ту, которую со смехом выбрала для себя его молодая жена, и разглядеть, блестит ли она все так же ярко или потускнела. Несмотря на то, что в комнату постепенно вползал ночной холод, он никак не мог решиться закрыть окно и согревался лишь огоньком сигареты, прикуривая одну от другой.

Он видел, как наступил рассвет, вспыхнуло пламя зари и наконец блеснуло зимнее солнце, согревающее все на земле — все, кроме его безутешного сердца, в котором только что умерла последняя надежда. Выбросив пустую пачку от сигарет и направляясь к столику, где оставалась еще одна, последняя пачка, он успел увидеть свое отражение в зеркале и недовольно поморщился. С двухдневной щетиной, с кругами под покрасневшими от дыма и бессонницы глазами, в помятом смокинге, который ему и в голову не пришло снять, он выглядел совсем не так, как обычно, — выглядел по меньшей мере на свои годы. Он напоминал промотавшегося игрока из тех, кого можно встретить у дверей казино: выйдя на яркий свет, они щурятся, словно внезапно выдернутые из привычной тьмы ночные птицы. И нередко прямиком направляются к смерти, ища в ней забвения своих неудач.

Морозини спросил себя, способен ли он поступить так же в том случае, если Лиза не вернется. Это было бы так просто, так легко, куда легче, чем прозябать еще, может быть, долгие годы, хотя в семье Морозини всегда принято было считать этот выход недостойным, если только его не оправдывали чрезвычайные обстоятельства.

— Почему бы и нет? — вслух произнес он. — Только не в таком виде! Морозини не встретит смерть в образе бродяги… И потом… Лизе совсем не понравилось бы видеть тебя таким! По крайней мере, сходи прими душ и побрейся!..

Его горестные размышления прервал кто-то, дважды решительно постучавший в дверь.

— Входите! — крикнул Альдо. — Не заперто. Вошел капитан Хардинг.