Книга Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая - Ципора Кохави-Рейни

не старается, чтобы книги нашего Движения вышли в свет.

Конечно, Израиль – человек талантливый, но если бы он работал в полную силу, многие книги наших писателей были бы уже опубликованы. К книге следует относиться бережно, как к женщине, иначе книге наносят ущерб. Но Израиль с высоты своей “значительности” относится к редактированию небрежно, и в результате многие книги так и не удостаиваются публикации”.

Именно, эти слова более всего оскорбили Израиля. Ведь он без конца редактировал книги Шахама, доводя их до приемлемого уровня. По мнению Израиля, Натан Шахам мнит себя образцом писателя.

Однажды утром, Шахам появляется на веранде дома Израиля в сильнейшем волнении: “Я совершил открытие. Трумпельдора идеализировали. Он вообще был обычным человеком один из семи, поселившихся в Тель-Хае. И никогда он не говорил: “Хорошо умереть за свою землю”. Все это сказки”.

Израиль рассердился: “Кому это важно, сказал ли это Трумпельдор, или не сказал? Это принадлежит духу времени”. Но Натан не успокоился. Ведет бесконечные споры вокруг этой, давно никого не интересующей, темы.

Разоблачение мифа о Трумпельдоре собирает вокруг Шахама единомышленников, кричащих о том, что он разносит вдребезги ложь, распространяемую национально мыслящими идеологами. Изречение, приписываемое Трумпельдору, переиначили в начале пятидесятых годов двадцатого века: “Нехорошо умереть за свою землю, твою мать”.

Натан Шахам смешит Израиля. По мнению Натана, тексты Священного Писания слишком ребяческие, по сравнению с сочинениями писателей, пишущих на иврите. Израиль чувствует себя неловко от того, как реагирует Шахам на получение Наоми литературной премии в Хайфе за роман “Саул и Иоанна”. Шахам, захвативший почетное место в литературе страны, не может понять, почему такая шумиха вокруг первой книги совсем “зеленой” сочинительницы. С самого начала он выражал удивление, что нашел Шлионский в этом “галутском” произведении, не может перенести дерзости молодого автора и прямо говорит Наоми:

“Ты слишком преувеличиваешь свои силы. Ты возложила редактуру на плечи не очень здорового Израиля”.

А ведь тот не жалеет времени, редактируя прозу Шахама.

Оставаясь марксистом, Израиль резко критикует диктатуру, сжимающую в жестких тисках Советский Союз во имя классовой борьбы и слепой веры власти. Являясь одним важных теоретиков движения кибуцев, он резко выступает против коммунистического фашизма, проповедуемого его политическим противником Кубой Рифтиным, с пеной у рта защищающим коммунистическую диктатуру. Израиль уверен, что только мирное сосуществование может спасти мир от новой войны. Но враги его действуют против него по мелочам, зная, что только такие сплетни действуют на мелкие души большинства. “У Израиля личный счет в банке! Наоми получила репарации из Германии, и Израиль взял себе эти деньги!”

Короткое оповещение в ответ на все эти сплетни, сделано секретарем кибуца: “Израиль не обманул доверие членов кибуца. Наоми отказалась от предложенных репараций из Германии”.

Зловещая атмосфера сгущается вокруг их дома. Один из кибуцников, посещающих их дом, предлагает подвезти ее в Тель-Авив к сестре Лотшин. Внезапно останавливает машину на пустынной дороге между Бейт Альфа и Афулой, спускает штаны и говорит: “Сейчас я покажу тебе, что такое мужчина”. Она побледнела и выскочила из машины. Он оскорбительно рассмеялся: “Чего испугалась. Ты же не раз делала это. К тому же я уверен, что Израиль стар, болен, и тебя не удовлетворяет”.

Охваченная страхом, она бежала по полю. Прошлое преследовало, как проклятие всей ее жизни. Ее изнасиловали, и, значит, она – распущенная – доступна каждому. Это будет ее преследовать до конца ее дней. Не в силах унять дрожь, она ворвалась в дом. Израиль побагровел от гнева. Он подстерег обидчика: “Ничто не удержит меня от того, чтобы тебя пристрелить. Я могу уничтожить такую тварь, как ты. Но я же, к сожалению, культурный человек. Да и в тюрьму не хочется попасть из-за такой мрази. Чтоб ноги твоей не было в моем доме!”

В такие минуты она умоляет Израиля покинуть кибуц. Для него же кибуц – светоч, который предназначен для того, чтобы выпестовать облик всего израильского общества. Он не может избавиться от иллюзии, что они на пороге глубоких и далеко идущих изменений в кибуце.

Ночами, после дискуссий со своими противниками, он испытывает боль в груди, тяжело дышит.

“Израиль”, – она пытается успокоить мужа, – “твои противники – посредственности с большими претензиями, нападают на тебя, вообще не понимая, о чем ты говоришь. Веди себя, как я, сторонись этой компании и сохраняй свою душу”.

А его тревожит возникающий на его глазах облик молодого кибуцника, который стремиться к цели кратчайшим путем. Практицизм вытесняет всякий даже намек на духовность. Социологи, философы, писатели во всем мире трубят о том, что на арене истории вновь возникает “бунт молодых”. Но это явление, время от времени повторяемое в истории, сегодня отличается по своим целям от прежних “бунтов”, например, в дни юности отцов-основателей движения кибуцев. Столкновение поколений ныне происходят не по поводу методов изменения существующей реальности, а на основе принятия этой реальности. Молодежь не может примерить личное с общим во имя будущего.

В мировой литературе он находит поддержку своим мыслям о развитии современной молодежи. Причем, мысли эти почти тождественны на Западе и Востоке.

Американский социолог Давид Ризман называет это “культом мгновенного достижения”. Советский писатель Лев Кассиль наделяет это поколение кличкой “нибоничё” – “ни бог, ни чёрт”. Польский профессор Богдан Соколовский говорит, что “нынешнее поколение предпочитает актуальность перспективности”. Общий знаменатель всего этого – “сужение и уменьшение облика будущего” в глазах молодежи.

“Неужели человечество вновь потеряло свой вечный шанс?” – так озаглавил Израиль статью, в которой раскрывает свои философски-воспитательные взгляды на проблемы воспитания молодежи, выросшие в двадцатом веке – “веке ребенка”. Он пишет: “Психологи, педагоги и социологи объединились в том, чтобы возвести важность детского и юношеского возраста во главу угла по воспитанию и образованию человеческого общества. Не давите на ребенка – предостерегают психологи. Осторожней с молодежью, – учат педагоги.

Уважение к индивиду, вступающему в зрелость – провозгласили социологи”. В результате всех этих педагогических и психологических теорий, воспитатели боятся воспитывать, вмешиваться в процесс и требовать. Они не уверены в себе и боятся сделать движение в неправильном направлении. Так много учили и поучали родители и учителя, что, кажется им, в свете новых учений, нанесли непоправимый вред свободному развитию ребенка, и не дай бог еще нанести ущерб естественной системе душевных страстей. Так ставится под вопрос авторитет любой системы образования и воспитания”.

Израиль считает положительными все новшества в педагогике и психологии, и особенно отношение к детскому и юношескому возрасту, требование воспитывать в них самостоятельное мышление и возможности развития интеллекта. Он