Книга Только никому не говори. Солнце любви - Инна Булгакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Уходи, — сказала Варвара твердо. — И чтоб я тебя больше не видела, всерьез предупреждаю.
Петр Романович очнулся. «Что мне до ее извращений? Нашел кому мораль читать! Она нужна для дела».
- Простите. Я увлекся, потому что судьба ваша мне небезразлична, — покривил он душой; прозвучало неубедительно, она почувствовала.
- Шкуру свою пытаешься спасти? Ее тоже черви съедят.
- Лучше — позже, я еще не готов.
- Ах ты, философ фигов! — вновь в боттичеллиевской мадонне проглянула «девка»; ему стало еще противнее. «Держись! Главное — перевести разговор в другую плоскость».
- Как говорили древние: «Философствовать значит учиться умирать». Я еще не научился. — Петр Романович улыбнулся как можно добродушнее. — «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Вина нет?
- Что?
- Необходим глоток спиртного, не то умру прямо сейчас от удушья, — он правду говорил: стук сердца — словно в горле.
- В холодильнике бутылка ликера.
- Вам налить?
- Я не пью.
«Тогда зачем держать ликер? — резонно подумал он, обнаружив початую бордовую бутылку. — Для клиентов? Для Ангелевича.» — ухнул, не рассчитав, больше полстакана. Отхлебнул, прислушиваясь к сердцу, сладостную густую гадость. Вернулся в спальню, прихватив стакан.
Она уже не лежала, а сидела, привалясь к спинке кровати, закутавшись в простыню, держа прицельно браунинг — с виду игрушка, а продырявит наповал. И опять удушливой волной страха пахнуло от красавицы. «И не краснеть удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами.» — зазвенела в душе поэзия (Варенька явно ассоциировалась с декадентским веком). — «Мне нравится, что можно быть смешной, распущенной и не играть словами и не краснеть.» — ликер ударил в голову. — «Мне нравится, что вы больны не мной.» — философ усмехнулся и вернулся к «делу».
- Небось шеф презентовал? — кивнул он на «игрушку». — Аналитик бережет ваше тело, как. краеугольный камень для античной академии параноидальных наук.
- Уже успели набраться?
- А Ангелевич пьет?
- Никогда. Это ликер Поля остался.
- Понятно, со студенческих попоек.
Варя поинтересовалась лукаво:
- Про чье же алиби вы пришли поговорить в три часа ночи?
«Вот это я дал маху! — ужаснулся Петр Романович. — Теперь она настороже, не проговорится, хозяина своего не выдаст» — и ляпнул для отвода глаз:
- Про алиби Ипполита.
- Который убил вашу Маргариту, — продолжила красотка с издевкой, — в восемь лет. Жуткое дело.
- Мою Маргариту? Мою? Это не так, но ваша осведомленность меня пугает, — медленно сказал он и по вдруг изменившемуся лицу ее понял, как она испугалась, и отбросил уловки: — Варя, речь идет о моей жизни.
Она кивнула.
- Кто поставляет вам информацию? Кто под меня копает — Поль или ваш сутенер? — философ опять сорвался и попросил прощения. — Поль или Ангелевич?
Она молчала словно в раздумье, он безрассудно торопил:
- Мне отпущена неделя: или я найду его, или — простите за высокопарность — погибну.
- Теперь не расстреливают. — Оба взглянули на браунинг. — Но за троих дадут много, пожизненно. Конкретно мне никто про вас не рассказывал, я умею наблюдать.
- Подглядывать и подслушивать?
- Ага. Про алиби Поля мне ничего не известно, сами между собой разбирайтесь. А Валера был в клубе.
- Когда?
- И тогда, и тогда, оба раза. Я — свидетель.
- Сколько длится ваша раздеваловка?
- Обычно три выступления за вечер по пятнадцать минут.
- Но вас ведь можно пригласить и на отдельный, так сказать, столик?
- Я никогда этого не делаю, запомните! — отчеканила Варя. — Он сумасшедший ученый, но не убийца.
- Откуда такая уверенность?
- Своим глазам я верю. и своему чутью. Я чувствую людей.
- Иллюзия, вы слишком молоды. Ну, если мужчин в определенном плане.
- Пусть мужчин. Он не такой.
- А кто, по вашему глубокомысленному выражению, «такой»?
- Вы! Я сразу почувствовала, тогда еще, на галерейке, когда вы наблюдали смерть наркомана.
Так пронзительно вспыхнул в памяти тот горячий вечер, когда все началось. И брат был здесь — если б знать! — совсем рядом и живой.
- По-вашему, я испытывал удовольствие при виде гибели.
Она перебила:
- Может, и не удовольствие, но вы были как одержимый.
- Нормальная реакция!
- Нет, как одержимый, от вас прямо волны какие-то.
Он перебил:
- Одержимый чужой смертью? Это очень странно, — Петр Романович пристально смотрел на девушку, — очень интересно. — и вдруг ощутил что-то липкое на пальцах, на ладонях. и запоздалую резкую боль. Кровь?.. Это бордовый ликер, он смешался с кровью. Варвара вскрикнула.
- Извините, я нечаянно раздавил. такое хрупкое стекло.
- Вы поранились?
- Пустяки, до свадьбы заживет, — отделался неуместной банальностью.
- Ничего себе, какая сила!
- Это нервы.
- Да что вам тот наркоман — брат? — услышал он уже вдогонку; он спешил остаться один. «зализывать раны», — подумалось насмешливо, и вновь прозвенела «поэзия»: «Что никогда в церковной тишине не пропоют над нами Аллилуйя».
Из протокола осмотра места происшествия следовало: на полу возле убитой лежали чайные розы (девять штук), чуть поодаль, ближе к комоду — стеклянная ваза с остатками воды, а под качалкой — спортивная шапочка со следами крови. Брызги и лужицы (смесь крови с водой) по всему полу.
Преступник или имел ключ от входной двери, или Маргарита открыла кому-то «своему» (и в том, и в другом случае действовал, так сказать, «свой»), и они прошли в отцовскую комнату. Судя по обстоятельствам (компания «свидетелей» в соседней квартире), имело место не хладнокровно рассчитанное, а непредумышленное убийство в порыве ярости, страсти, мании — не исключена и провокация со стороны больной проститутки, которая получила не меньше пяти ударом тупым предметом в области темени. Смерть наступила в промежутке с 19.00 до 19.40, когда труп был обнаружен Петром Острогорским.
— Ваше время, Петр Романович, — уточнил следователь с удовлетворением. — В семь часов вы ее препроводили в последний путь, через сорок минут нашли труп.
(Адвокат сумел нажать на нужные пружины, давнее «дело» было поднято с «нулевым», в общем-то, результатом: «Ничего новенького», — констатация Антона Антоновича.)
