Книга Копье и кость - Анастасия Машевская

– Да в ней все не совсем нормально, – согласился сидевший рядом конный Гистасп. – Поэтому мы ее и любим.

– Я все слышу, – бесцветно и надменно заметила тану, поднимаясь в седло.

Еще раз удостоверившись, что ножи закреплены надежно, Бану натянула перчатки, прицокнула, подтолкнула пятками коня, оставляя командиров следить за тем, как сдаются алые. Безусловно, ей невероятно хотелось посмотреть на это самой. Да что там – до скрежета в зубах хотелось посмотреть на это самой! Хотелось увидеть согнутых, покоренных, сломленных поганых Шаутов! До треска в голове, до темноты в глазах!!!

Но она никому не позволит увидеть, каковы ее желания и насколько они велики, насколько значительно удовольствие от победы, насколько всепоглощающе удовлетворение от того, что добилась цели. Спустя десять лет. Добилась. Всего одним сражением. В котором одолела почти вчетверо превосходящее войско. Да, пусть не все прошло согласно расчетам, признала Бану. Однако, как ни крути, истина верна: на войне куда ценнее совершить один маневр вовремя, чем целый десяток – правильно.

Раду смотрел вслед удаляющейся танше, которая направила коня шагом в сторону обоза, где для нее уже наверняка расставили шатер. Отовсюду доносились кличи победы, звуки горнов. Бану приветствовали и готовы были нести на руках вместе с конем. Это Серт первым крикнул после ее поединка с Шаутом: «Тану!» Или все же вначале был Дан с его «Мать лагерей!»? Не суть важно… Солдаты ликовали. Шаутов в этом воинстве ненавидели все. Не за абстрактные обиды какого-то тана – за их собственных товарищей, за их собственное горе, за их тяготы во время осады.

Бану ехала, до последнего сохраняя радостное, выражение на лице, смешанное с привычной долей небрежного высокомерия. Правда, глаза все же прятала.

Раду сам не понял, как озвучил то, что вертелось в голове, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Праматерь богов и людей, ей вообще хоть немного, хоть на кроху знакомы искренние чувства?

Командующий, улыбаясь, тоже глядел на таншу.

– Искренние чувства – это прекрасно, Раду, – задумчиво и немного счастливо отозвался Гистасп. – Но с их помощью нельзя изменить мир.

В тот день и вечер праздновали особенно лихо. Глаза и до выпивки блестели у всех. Гомон одуревших от столь значительной победы бойцов разносился по всей округе на длинные мили вперед, как раскатистый рык густогривого льва. Смех, с которым находила выход усталость, придавал сил, разжигал в сердцах потухшие угли решимости, стирал в памяти призрачный образ былых неудач.

Дан Смелый, пожалуй, радовался больше остальных. Сейчас, когда их наконец настиг такой успех, можно поговорить с таншей насчет командования. Не так, чтобы прямо совсем уж напрашиваться, но намекнуть. Или, если потребуется, заручиться поддержкой Гобрия. Ну в самом деле, ну не может ведь четвертое подразделение так долго оставаться без командира! Солдатам дай волю – они вмиг спустят дисциплину. А у госпожи, кроме него, на такую должность и нет никого. Да и потом, если он, Дан, станет командующим четвертого подразделения, Серт сможет занять его место вице-командира в первом. Этот блондинистый шалопай давно ведь дышит ему в затылок и подчиняется едва-едва. Так что все от такого исхода будут только в выигрыше, решил Дан. Эх, поскорее бы утро!

Была глубокая ночь, когда Бансабира зашла к пленнику. Следом за ней вошли Одхан и Вал. Ниим, Раду, Ри и Шухран ждали снаружи. Женщина села на основание клетки, подогнув одну ногу под себя, а другую согнув в колене.

– Ну что, поговорим?

Зельем жриц из Ангората блеснули в темноте глаза Бансабиры.

Ранди молча кивнул.

Глава 12

Огнями и сыростью горел февральский закат Западного Орса. Алай из древнего рода Далхор, царь и правитель земель, стоял на балконе и смотрел на полуразрушенный город. Внизу, в раскинувшемся море гостиниц, пекарен, виноделен, гильдий, борделей, церквей и всякого прочего строительства рабочие все еще вели ремонтные работы. Зима в здешних широтах не останавливает тех, кому надо где-то жить и что-то есть. Усталые и недовольные, сцепив зубы люди работали за краюху и кров. Гнев и жажда возмездия всем южанам – аданийцам, архонцам и предателям-ласбарнцам – крепли в их сердцах с каждым часом. Алай не сомневался.

Стражник, глядя в пол, сообщил, что прибыл его высочество царевич Халий. Голос вывел царя из раздумий, он велел сыну войти.

– Отец. – Халий, наследный царевич, не похожий на отца ни рыжим оттенком волос, ни серебристым отблеском глаз, ни нравом, вошел с глубоким поклоном.

Алай жестом пригласил сына приблизиться, сверкнув при этом крупными рубинами в тяжелых золотых браслетах. Халий замер у стола – разумеется, стоя: в присутствии Стального царя не сидят. Напряженно потер руки, ожидая. Так уж улыбнулся Бог: один из них обладал завидной выдержкой от природы, другой осваивал этот дар как ремесло, которое ему нисколько не давалось. Алай встал, прошелся по комнате. Покрутил браслеты.

– Я принял решение.

«Страшно спросить какое», – подумал Халий.

– Мы заключим союз. И, с Божьей помощью, не один.

Халий непроизвольно сжал кулаки и осторожно спросил:

– С кем?

– С Ясом, – отозвался царь.

Халий выкатил глаза на лоб.

– Чем вас так удивил мой выбор? – скупо поинтересовался Алай.

У Халия дергался тонкий рыжий ус над губой, но слова с языка не шли. Яс. Это ведь Яс. Могущественный Яс, морская громада, которая лишь последние годы чего-то притихла, но тысячелетиями наводила ужас на все Великое море неуемной флотилией под управлением двенадцати безумных танов, что сильнее всякого шторма опрокидывали неугодные правителю корабли и разносили в щепки портовые и прибрежные постройки. Великодержавный Яс во главе с Кхазаром IV, раманом государства, весь, до последнего человека, чтил Богиню Матери-Земли, склоняя голову перед династией Сирин, и Бога Воды, Владыку Морей и Ураганов, Акаба, склоняя головы соседних островитян перед своими жрецами. И этим могучим иноверцам Алай вознамерился предложить союз?!

– Они язычники пуще варваров! – разгорячился царевич.

Алай прошел к столу, сел по обратную сторону от сына, налил вина в серебряную чашу.

– Они все язычники, и никаких «пуще» быть не может. Зло – одинаково зло, когда оно заключается в воровстве или предательстве. Порок – всегда порок, будь то гордыня или зависть. А язычники есть язычники, и в этом они грешны в равной степени.

– И зная это, вы желаете союза с ними?

Алай прошелся по царевичу изучающим взглядом глубоко посаженных крупных глаз. Да, ненадолго хватило его чувства вины за проигранную войну. Вновь обнаглел. Неисправим.

Халий ждал ответа отца и вскоре сообразил, что напрасно. Попробовал зайти с другого бока.

– Но что вы можете предложить Ясу? Торговлю? Мы и без того торгуем с Гаванью Теней, а если ради альянса мы пойдем на уступки, то…