Книга Французский поход - Богдан Сушинский

«Значит, речь идет не о графе де Брежи, — с облегчением отметил про себя Гяур, — поскольку тот еще не исчез «при странных обстоятельствах, кажется, на дуэли». А ему очень не хотелось, чтобы в этой истории был замешан посол. Хотя какое это имеет значение?»

— Во-вторых, я не зря говорила, что она вступит во владение только после Рождества. То есть в том случае, если я смогу вернуться в свой замок, не опасаясь плахи или подземелья.

— Неужели такая опасность все еще существует?

— И, в-третьих, если лично вы, мой суженый, окажете мне столь же несущественную услугу. Только уже здесь, во Франции.

— Услугу? Я?! Позвольте, какую же услугу я способен оказать вам в этой чужой для меня стране? — медленно поднимался Гяур.

— Сидите, сидите, мой нетерпеливый князь. Мне удобнее говорить с вами, созерцая сверху, нежели все время смотреть на вас, как гном на великана. И к черту условности, придворные этикеты. Я не стану утверждать, что за меня уж совершенно некому похлопотать перед королевой или первым министром. Рыцари в этом благословенном королевстве, слава богу, пока еще не перевелись. Тем не менее…

— Говорите, говорите. Я готов слушать вас.

— Завтра Хмельницкого, Сирко и вас принимает королева-регентша Анна Австрийская. Это так? Мои люди ничего не напутали?

— Если за то время, пока мы добирались до вашего пристанища, при дворе короля Людовика XIV ничего не изменилось.

— Здесь столетиями ничего не меняется, монсеньор. Я уже говорила, что перед кардиналом, принцем Конде, да и перед самой королевой, за меня есть кому похлопотать, и это правда. Но вы — иностранец. В вашем расположении, как и в ваших войсках, королева сейчас крайне заинтересована. Поэтому ваше прошение может куда больше повлиять на способ мышления этой кастильской сумасбродки, чем прошения некоторых наших ходатаев. Разве не так, монсеньор?

— Иностранному послу отказывать, очевидно, будет труднее, — согласился князь.

Графиня решительно открыла стоящий на столике ларец и извлекла из него небольшой пакет.

— Здесь письмо. Оно написано моим адвокатом, но от вашего имени — вы уж извините. В противном случае вам пришлось бы писать его самому, со всеми теми ошибками и драгунскими фразами, которые вы бы налепили в нем.

— Не могу же я тягаться с адвокатом, — безропотно проглотил и эту пилюлю Гяур.

— В нем вы просите королеву издать вердикт о прощении графини де Ляфер всех ее проступков, что даст ей возможность спокойно вернуться на родину.

— Об этом должен просить я?! Согласитесь, это действительно неожиданно.

— Если вы спросите, почему я обратилась именно к вам, разговор будет прекращен.

— Я не спрошу этого.

— Попробовали бы. Итак, вердикт о прощении. В этом весь смысл письма. На словах же попытайтесь объяснить королеве, что, будучи в Варшаве, графиня — и в этом нет лукавства — немало сделала для того, чтобы правительство Польши разрешило вам отбыть на переговоры и собрать полки наемников. Это более весомый аргумент, чем может показаться на первый взгляд.

— Главное, что в этом заключена святая правда.

— Нет, главное — в другом: Франция терпит поражение в войне с Испанией, а королева-регентша — по крови испанка [39] или же испанка-полукровок. Король еще не достиг возраста полноправного монарха. Есть люди, готовые воспользоваться этим. Причем их немало, и довольно влиятельных. Вот почему вы и ваши воины столь нужны сейчас королеве. Как, кстати, и кардиналу Мазарини, любимцу папы Урбана VIII [40]. Точнее, первому министру Мазарини, который буквально задавил французов непомерными налогами, вызывая у них все большую неприязнь. Как, впрочем, нужны и принцу де Конде, он же — Луи де Бурбон, герцог Энгиенский…

— Это понятно: де Конде нужны войска.

— Войска? Дело не в войсках. Принцу очень не хочется из-за нынешних неудач на севере Франции лишиться славы талантливого полководца, добытой ему воинами ценой огромных жертв в битве под Рокруа. Добытой, да будет вам известно, когда принцу было всего лишь двадцать два года от роду. Понимая все это, Анна Австрийская вряд ли решится отказать иностранному посольству в столь незначительной услуге, как прошение графини де Ляфер, доставившей несколько неприятных дней ее покойному супругу. Тем более что королеве передадут также и мои личные письма с самыми искренними раскаяниями и заверениями. Вы слышите меня, князь: с моими самыми искренними, — саркастически рассмеялась графиня, — признаниями. Так что она не будет стеснена никакими дополнительными обстоятельствами, которые помешали бы проявить снисхождение. Однако личными письмами займутся другие.

Гяур взял в руки пакет, повертел им.

— Очевидно, я должен буду решиться на такую просьбу, только оставшись с королевой один на один?

— О, королева даже не догадывается, какой опасности подвергнет себя, решись она остаться с вами тет-а-тет, — съехидничала графиня. Просто не смогла отказать себе в таком удовольствии.

— Или хотя бы в присутствии Хмельницкого, — простил ей этот выпад Гяур, — который может весьма неодобрительно отнестись к моему прошению. И этим все испортить.

— Понимаю: Хмельницкий, ваши личные отношения… — задумалась графиня. — Однако не предупреждать же его заранее. Ибо тогда действительно можно все испортить.

— Уверен, что он не согласится на вручение прошения. Для него это слишком несерьезно.

— И все же, в крайнем случае, передать прошение позволительно и в присутствии ваших друзей. Хотя лучше всего поступить таким образом: из зала, где будет происходить прием, вы станете выходить последним. Сопровождающий вас секретарь королевы уже предупрежден, поэтому он не станет препятствовать вашей личной аудиенции. Только смотрите, не упустите своего шанса. Другой возможности попасть на прием к Анне Австрийской ни вам, ни мне в ближайшее время не представится.

— Сделаю все, что в моих силах.

— Я так и знала, мой преданный князь. Если пожелаете, я могу отблагодарить вас, подарив вам имение Ратоборово вместе с его владелицей Властой.