Книга Золотой день - Яна Темиз

Волков мы тоже почти приручили. По крайней мере волчат. Или нет?

Азиз в который раз понажимал кнопки – ничего.

Абонент недоступен – и так несколько дней. Что-то наверняка случилось, этот номер для экстренной связи знали немногие, и он никогда не бывал отключен и не находился вне зоны действия сети.

Куда же она подевалась?! Еще немного, и Ходжа узнает о происходящем, и что тогда? Его девиз: «Никакого насилия», но как тогда быть с этими смертями? Случайное стечение обстоятельств?

Он набрал другой номер. Длинные гудки, противно растягиваясь, потекли ему в ухо. Это невозможно: они всегда откликались на звонки друг друга, это было одним из непременных условий их деятельности.

«Вас, посвященных, будет не много, – говорил Ходжа, – но вы будете везде. Что бы ни случилось, вы будете знать, к кому обратиться, ваши телефоны будут всегда доступны для своих, как для ближайших родственников. Потому что мы единомышленники, и, действуя сообща, мы добьемся своей цели. Слышали о масонах? Мы создадим нечто подобное, отбросив ненужную сегодня символику и прочую ерунду. Символы и обряды хороши для оболванивания масс: посмотрите, что творится во время религиозных праздников в католических соборах, синагогах, мечетях. Ритуалы и символы дают власть, это знали и фашисты, и коммунисты, и любые пророки. Человеку пока трудно быть индивидуальностью, ему нужна сопричастность чему-то, что считается правильным, и мы вернем Турции ее собственные символы и веру в себя. Никаких бомб, никакого оружия – шелковые платки, сладости на праздник, торжественные ужины во время поста. Этим мы будем привлекать уже развращенных нынешней вседозволенностью ограниченных людей. Границы мировосприятия есть у всех, и пока, к счастью, лишь ничтожное меньшинство способно широко и свободно мыслить. В свое время мы лоббировали принятие закона о всеобщем среднем образовании, восемь лет сократились до пяти начальных классов, однако это положение скоро изменится. Стране нужен выход на мировой уровень, и через несколько лет закон об обязательном восьмилетнем образовании будет принят. Этого тоже, разумеется, недостаточно, и со временем планка будет поднята на новую высоту, лет до десяти, а то и больше, но в ближайшие десять-пятнадцать лет люди с университетскими дипломами будут в меньшинстве. Кроме того, диплом инженера или врача еще не гарантия свободы мышления. Подавляющее большинство безоговорочно верит написанному в газетах и произносимому с экрана, если это пишется и говорится достаточно часто. И мы будем писать и говорить то, что нужно нам».

Они всегда узнавали друг друга: заветный номер высвечивался на экране телефона – никаких паролей, таинственных знаков, перстней и прочих глупостей. Узнавали – и обязаны были помогать, не задавая вопросов.

Эмре нужна была помощь в аренде помещения и покупке квартиры, и Азиз сделал все, что требовалось.

Гюльтен нужно было устроиться уборщицей в префектуру, и она стала ею. Ей требовалась информация, и Азиз предоставлял ее.

Он никогда не знал ее настоящего имени и адреса, но этот телефон был включен всегда.

Слушая холодный металлический голос, в который раз предлагающий повторить попытку позже, Азиз ощутил пугающую пустоту. Впервые за последние годы он оказался в тупике, он не знал, к кому обратиться и что делать.

Он не знал, что думать. Много лет он разделял чужие мысли, принимая их за свои собственные, разве что лучше сформулированные. Каждый раз, слушая Ходжу или его приближенных, он с радостью новообращенного узнавал в их словах то, что, как ему казалось, он уже давно понял, только не мог выразить. Он сразу принял идеи Ходжи, как свои собственные, быть единомышленником великого человека было лестно и приятно; за словами следовали дела, за идеями – указания, и Азиз жил со спокойным ощущением причастности, приобщенности к чему-то серьезному, с тайным осознанием правильности и важности выполняемой миссии. Он не просто чиновник местной администрации, у него есть Дело его жизни, и это дело объединяет его со многими мыслящими людьми, он знает, чему и кому служит, он знает больше, чем эта пешка, метящая сейчас в ферзи и уже воображающая себя премьер-министром. Еще позавчера в Анкаре он внутренне улыбался, выслушивая эти рубленые фразы народного лидера, потому что он-то знал, что вскоре этой фигурой пожертвуют – так же как и многими другими. Принято думать, что жертвуют только пешками, превращая их в безмозглых камикадзе и живые бомбы, – нет, жертвуют и ферзями, чтобы сохранить короля и продолжать игру.

Не жертвуют только такими, как Азиз, незаметными и исполнительными, знающими и молчаливыми, без них игра не ведется, правильно?

Телефон не отвечал.

Конечно, номера они меняли часто, но те, кому положено, всегда были в курсе этой перемены. Не означает ли это, что он, Азиз, выведен из игры? Да нет, быть не может: такими, как он, не бросаются. Сколько лет он был верным соратником и единомышленником…

– Можно к тебе? – он вздрогнул от неожиданности.

Кемаль уже входил, не дождавшись ответа, за дверью маячило измученное любопытством лицо жены… господи, надо собраться с мыслями! Он так и не смог ни с кем переговорить, тогда, за ужином, ему удалось вывернуться и избежать этих мерзких вопросов, он был даже горд и доволен собой, но сейчас, сейчас! Тогда он рассчитывал, что наберет несколько номеров, получит четкие указания и объяснения и будет следовать им, только и всего.

Сейчас у него ни указаний, ни телефонов.

– Абла, завари нам чайку, ладно? Твоего фирменного, давно его не пил.

Ложечку лести, щепотку предательства, подогреть подкупающей улыбкой – как все просто, и в полиции знают дело. Его собственная жена давно научилась точно так же, если не лучше, смешивать три сорта чая, неужели Элиф не понимает? Нет, она уже на пути к кухне, потом она, конечно, сделает все, чтобы удовлетворить свое любопытство, но сейчас дверь плотно прикрыта, и это не сулит ничего хорошего.

Свой фирменный чай она будет заваривать минут десять-пятнадцать, ее брат это прекрасно знает, а значит, разговор предстоит долгий.

– Эниште, – Кемаль как-то странно выговорил это привычное обращение, словно оно было сложным иностранным словом или важным титулом, вроде «вашего сиятельства». – Мне нужен ее телефон, адрес, биография – всё. Всё и прямо сейчас. Или я натравлю на эту девицу всю полицию Турции, а то и Интерпол. И, пожалуйста, без политики и всех этих, – он пренебрежительно покрутил рукой, – пустых разговоров, хорошо? Рассказываешь мне все как можно подробней; если у тебя с ней что-нибудь, – снова этот жест, отстраненно подумал Азиз, кажется, это он всерьез, – абла ничего не узнает. И никто ничего не узнает, если это не относится к делу и не нарушает закон. У нас три трупа, мы топчемся на месте, и куда ни ткнемся – везде эта Гюльтен. Ты единственный, кто хоть что-то о ней знает, но если ты отказываешься нам помогать…

– Я не отказываюсь, с чего ты взял? Я просто не думал, что она вас так интересует. Да я, собственно, все уже тебе рассказал. Она работала у нас…

– А сейчас в вашем отделе кадров о ней ничего нет, – перебил его Кемаль. – Как будто никогда и не было. Ты ее сам принимал на работу?