Книга Стыд - Виктор Строгальщиков

Почему-то он совсем не испугался. Наверное, потому что все последние дни подспудно ждал и этого звонка, и этой встречи. Одного Лузгин не мог понять: откуда звонивший узнал номер его мобильника? Неужто Валька? Быть того не может… А вот теперь, сидя за столиком в ресторане «Империала», он начинал испытывать не страх, не беспокойство даже, а отупляющее чувство безвыходности, словно ремни уже пристегнули, но ток еще не включили, и неизвестно, станут ли вообще его включать, но могут же в любой момент, по малейшей прихоти…

От этого, а больше от нечего делать он принялся перебирать в уме вчерашний застольный разговор — долгий, с темы на тему скакали и не одну не закончили толком, очень по-нашему, как это часто бывает: не принято есть молча, тем паче выпивать в компании. Вот и городим ерунду за ерундой о самом важном, у нас в крови — болтать о важном, выпивая и закусывая, и делать вид, что знаешь больше, нежели вслух говоришь, и на каждый-то вопрос у нас есть собственный ответ, никто же никогда не скажет просто: я этого не знаю, мало думал или мне неинтересно. Так нет же, будем городить, как тот кандидат про вселенские семечки или старик про отстрелы чиновников. Хорошо еще, что пиво-то было без градусов, а то бы и сам понаплел, как бывало, сейчас бы вспоминал и удивлялся, откуда что взялось, сжимал бы зубы от позднего стыда и мотал головой, словно вылезшая из воды собака.

В зал вошли двое командировочного вида — с поношенными толстыми портфелями, в давно не глаженной одежде, мельком глянули на Лузгина и сели у стены напротив, закурили разом и уткнулись в меню. Андалузские ночи с редькой, припомнил Лузгин, улыбнулся, тоже достал сигареты и краем глаза уловил тяжелое движение портьер на входе.

— Здравствуйте, Владимир, — сказал Махит, присаживаясь рядом. Не через стол, лицо в лицо, а рядом, как товарищ, совместно с Лузгиным намеренный еще кого-то поджидать. Был он в черном костюме и черной блестящей рубашке, бритый и стриженый по-европейски. Трое так же одетых, что вошли вместе с ним, расселись поодаль, каждый отдельно, спинами к окнам, и будь на них еще и темные очки, все это смотрелось бы очень по-киношному. Лузгин тоже поздоровался. В горле першило от слишком глубокой затяжки, и звук получился опять же по-киношному хрипловатый, позорный получился звук, но вот чашку на блюдце, хорошо отхлебнув, Лузгин вернул вполне достойно, без разоблачительного дребезга.

— Спасибо, что пришли. Ведите себя спокойно. Мы с вами не враги.

Лузгин помедлил и сказал:

— Согласен. Я вас слушаю.

Махит коротким взмахом остановил поспешное движение официанта, тот сразу все уразумел, слегка поклонился и, полупятясь, ушел к командированным, по-школьному тянувшим руки.

— Я хочу, чтобы вы передали Земнову и его людям: это надо прекратить.

— Что — это? — механически спросил Лузгин, прекрасно понимая, о чем идет речь, но самим вопросом еще дальше отстраняясь лично от зловещего предмета разговора.

— Не говорите так, не надо, — предостерег Махит, но без той угрозы, что прозвучала при их первой встрече в Казанлыке, когда Лузгин позволил себе резкость, и Махит сказал ему негромко: «Больше так не говори», — и было в его голосе тогда нечто такое, что Лузгин больше Махиту не дерзил. — Вы отлично понимаете. Передайте Земнову и этому вашему другу: беспредел надо прекратить. Иначе будет плохо всем — и вам, и нам.

— Да я-то тут при чем? — непроизвольно вырвалось у Лузгина. Скотина, про себя подумал он, сейчас еще и объяснять начнешь, что там, на ледяном мосту, стрелял один Ломакин.

— Это ваши проблемы.

— Я не спорю, — вполне миролюбиво произнес Махит.

— Мы просто хотим воспользоваться вашими связями. Вы здесь посредник, это уважаемое дело. Мы не приказываем вам, а просим, вот в чем разница. Чего он добивается? Кончат же всех. Скажите ему: он добьется. Чего он хочет?

Лузгин сказал, что он и сам не знает, и это не было полной неправдой. Есть вещи, о которых, тебе кажется, уже сложилось общее и довольно внятное представление, но стоит попытаться выразить его словами, особенно другому человеку, и выясняется, что все слова неточны: они упрощают и искажают смысл. Чего он хочет, Земнов? Чтобы Махит и эти трое, и все другие вместе с ними ушли отсюда и никогда уже не появлялись. Но как себе он это представляет? Эшелон, вокзал, эвакуация? Они все бросят и уедут? Но кто тогда за ними брошенное подберет и присвоит? И кто сказал, что они не вернутся? Тогда нужно двигаться сплошной стеной отсюда на Казанлык и дальше, но это невозможно: стены не будет, ей неоткуда взяться: от партизан под Ишимом, по большому счету, никакого толку, сплошное робингудство, по-русски бессмысленное и беспощадное. Как и налеты Гарибова, и православное шахидство несчастных мальчиков Земнова…

— Скажите мне, пожалуйста, Махит… — Лузгин почувствовал, что напряжение уходит, и он уже почти не боится чужого человека рядом. — Скажите мне так, чтобы я вам поверил: девчонку не вы украли?

— Нет, — сказал Махит. — Мы в нефть не лезем. Зачем нам внучка старика?

— Минуточку, — сказал Лузгин, — при чем здесь нефть? Насколько мне известно, исчезновение Анны Важениной связано с наркоторговлей, с ее заявлением прокурору…

— Я же сказал: девчонку мы не брали.

— Но вы же связаны… ну с этим. Махит, не отказывайтесь, я вас прошу, это же так очевидно…

— С этим все связаны, — мягко сказал Махит. — Ты думаешь, твой прокурор не связан? Что, твой Земнов не связан, да? Это просто такой бизнес, он всегда был и будет, но зачем людей взрывать? Зачем квартиры жечь, а? Зачем делать так, чтобы завтра сюда пришли америкосы и всех нас тут поубивали? Он этого хочет, да, твой русский патриот?

— А ваши люди — они лучше? Торгуют внаглую, трясут деньжищами, женщин покупают… Вели бы себя поскромнее…

— Вот это разумный разговор, — сказал Махит и сделал характерный и знакомый жест красивой сильной кистью. — Что надо — мы поправим. Никто не говорит, что мы совсем не виноваты. Кто виноват, того сами накажем. Нам просто: скажем — человек уедет, а не поймет — сами убьем. Но давай как люди, по-нормальному, зачем беспредел? Мы же здесь никого не взрываем, не поджигаем… Так что скажи: давай встретимся, поговорим. У нас тоже есть ненормальные, если дальше пойдет — они весь город взорвут, нефтепровод взорвут, ничего сделать не смогу.

Лузгин сказал:

— Я постараюсь. Но с наркотой Земнов не остановится. Он ваших торговцев как мочил, так и будет мочить.

— Чтобы своих поставить, да? — спросил Махит. — Ведь ты же умный, ты писатель, должен понимать.

— Я вам не верю, — произнес Лузгин. — Насчет Земнова я не верю.

— Неважно, — отмахнулся Махит и положил ладони на скатерть, намереваясь встать, но замер на полудвижении, и лицо его из безразличного сделалось строгим. Лузгин проследил его взгляд и увидел стоящего возле портьер, руки в боки, майора Сорокина.

— Это не я, — сказал Лузгин на вдохе.

Он смотрел на Сорокина, как тот стоит, неизвестно чего ожидая, в то время как сбоку все пришло в движение и переместилось: командированные уже не сидели, а стояли пригнувшись, и быстро, короткими махами, водили по залу стволами автоматов. Те трое, что пришли с Махитом, тоже стояли, но не шевелясь, фиксируя каждый своим пистолетом Сорокина с его «командированными». Вот же гадство, подумал Лузгин. Если начнется стрельба, его непременно угробят: нервный автоматчик, что левее, наверняка начнет с того, что грохнет стоящего с левой стороны от Лузгина бандита и потом поведет, очередь к центру, прямо через него, тут не спрячешься, не нырять же ему на глазах у всех под стол, да и двинуться страшно, бандиты могут неправильно понять и первым его и прихлопнут, не задумываясь, — а вдруг он что-то прячет на полу, под скатертью, тогда как прячет он на шкафу в кабинете, утром не сдержался и послушал немного: голос — ровный, совсем и не скажешь, что выпивши, а вот лузгинский голос записался отвратительно, временами ничего не разобрать, хотя Сорокин уверял его, что «машинка» все услышит и зафиксирует. Шпионы хреновы, и как стоит красиво, сволочь; на месте бандитов махитовских я б его только за эту картинную позу сразу и насквозь изрешетил.