Книга Я жива. Воспоминания о плене - Масуме Абад

– Я – Али Акбар Абу-Тораби. Братья настаивали на том, чтобы Накиб Ахмад разрешил кому-нибудь из братьев-иранцев поговорить несколько минут с вами, и возложили это на меня.

Положив перед нами свой мешочек, он сказал: «В этом мешочке – зелень из сада, который находится здесь же. Братья собрали ее для вас».

При виде господина Абу-Тораби в наших сердцах зажглись лучи надежды. Нами овладели безграничное волнение и радость. Мы не знали, как его благодарить. Честью и благородством, которые были в нем и в других братьях, он хотел защитить нас от свирепых палачей. Он спросил: «Почему ваша одежда такая изношенная и вся в сплошных заплатках?» Мы ответили: «Это – наша собственная одежда, которая на нас со дня взятия нас в плен. Мы до сих пор не надели на себя иракскую одежду для пленников». Услышав это, Абу-Тораби не смог сдержаться и заплакал. Увидев слезы на его лице, Эднан сказал: «Время вышло!» Брат Сейед Али Акбар Абу-Тораби вежливо попросил Эднана дать еще несколько минут и продолжил: «Я немного знаю о вашей истории из источников в Красном Кресте. Ваша смелость и непорочность достойны восхваления. Узнав, через какие муки и страдания вам пришлось пройти в тюрьме, мы, мужчины, устыдились и перестали стонать от боли. Однако же, сестры, я послан к вам, чтобы задать один вопрос, ответ на который я должен передать братьям. Мы здесь для того, чтобы защищать свою родину и честь, ради этого мы терпим пытки, терпим и получаем вознаграждение от Всевышнего. Если в течение двух минувших лет вас подвергли насилию, мы должны разобраться с иракцами прямо сейчас».

Мы ответили: «Слава Создателю, что до этого момента мы были под Его защитой!»

Брат Абу-Тораби повторил: «Доверьтесь мне! Я – ваш брат, и мне стыдно за все притеснения, которым вас подвергли».

Мы сказали: «Клянемся чистотой и непорочностью матери вашей Захры, что Всевышний миловал нас и сберег. Мы трепыхались, подобно добыче в зубах волках, но тот боялся выпустить добычу из пасти, чтобы она не досталась другому волку».

Абу-Тораби снова заплакал. Его слезы словно были для Эднана сигналом к тому, чтобы объявить: «Время вышло!» Абу-Тораби снова сказал вежливо: «Еще одна минута, и всё!» Эднан запротестовал: «Ты сказал, что только хочешь отдать им зелень, а сам вот уже десять минут, как сидишь здесь и читаешь проповедь!»

Абу-Тораби не стал настаивать. Произнеся: «Хвала Всевышнему! Преславен Всевышний! Лишь Аллах дает силу и мощь», – он попрощался с нами и вышел из нашей камеры.

Когда я думала о вопросе, который мне задал Абу-Тораби, и о том, как братья волнуются за нас, я вспомнила блеск, который был в их глазах в момент, когда мы переступили порог лагеря. За этими измученными и утомленными лицами скрывались величие и мощь, которые низвергли Саддама, бывшего, по его же собственному выражению, непобедимым воином, с высот власти в бездну низости и унижения.

Мы открыли мешочек с зеленью. Братья собрали для нас в саду всю имевшуюся там зелень. Мы не хотели отправлять им обратно то ценное подношение, в которое было вложено столько труда и нежности. Халима высыпала всю зелень на свой головной платок. Она сказала: «Девушки, это – первый подарок, который мы получаем от наших братьев». Мы рассматривали каждый лист зелени, которые братья с такой любовью сорвали и почистили для нас. Нас трогала забота и самоотверженность, которую они проявляли по отношению к нам. И тут неожиданно мы увидели среди листков зелени смятый клочок бумаги. Мы развернули его и прочли: «Хоррамшахр освобожден».

Мы не помнили себя от счастья! Мы не знали, как проявить свои эмоции так, чтобы Эднан ничего не понял. Мы обняли друг друга и совершили намаз благодарения. Мы тихо смеялись и лили слезы радости. Никакая другая новость не могла обрадовать нас до такой степени, потому что весь мир вложил всю свою мощь и силу в руки Саддама, и всем им в этой неравной схватке противостояла одна лишь страна. Несмотря на то, что нашей целью не было лишь взятие Хоррамшахра, однако его освобождение стало хорошим примером позора Саддама, милитаристов и поджигателей войны против Ирана и Исламской революции. Мы знали, что Хоррамшахр и Арвандруд были всего лишь поводом для начала войны и кровопролития; поводом, который мог ввести в заблуждение только наивного ребенка. Победа Хоррамшахра в корне поколебала силу Саддама и партии Баас. Во всех своих речах Саддам называл Хоррамшахр жемчужиной Шатт-эль-Араб[158] и уподоблял его подушке, на которой покоится Басра. Мы в душе восхваляли наших солдат, которые вырвали «подушку» из-под головы Басры, за то, что баасовские вояки уже не смогут свободно разгуливать по улицам Хоррамшахра, а по иракскому радио больше не будут объявлять прогноз погоды в Хоррамшахре как одном из иракских городов.

В тот день вместо обеда мы с гордостью съели только зелень, принесшую нам такую радостную весть, и с того дня с нетерпением ждали прибытия других мешочков с зеленью и новостями. Мы считали минуты до того момента, как Накиб Ахмад разрешит свидание с ранеными братьями, и были в поисках способа организовать его.

Однажды мы увидели в окно мальчика, который был ростом по пояс Эднану и ходил следом за ним. Маленькие руки мальчика боролись с большими и широкими ладонями Эднана за какую-то баночку. Мальчик вцепился в баночку руками, умоляя Эднана отдать ее, но тот отвечал ему пинками и криками, доставая что-то из баночки и кладя себе в рот. Мне хотелось побежать на помощь мальчику, но дверь и окно были заперты. Сцена с мальчиком была для нас очень странной и вызвала массу вопросов. Мальчик был одет в тюремную форму братьев-пленников.

Марьям сказала: «Смотрите, смотрите! Они идут к нам».

Чем ближе они подходили к нам, тем радостней и довольней становился мальчик, и когда они оказались перед дверью нашей камеры, мальчик выхватил баночку из рук Эднана. Мы смотрели из окна и следили за происходящим. Дверь нашей камеры открылась. Мальчик сказал: «Меня зовут Канбар. Я принес вам компот от раненых братьев, которые лежат в больнице. Они узнали, что вы два месяца пролежали в госпитале, хотели навестить вас. Одним словом, извините, эта баночка была полная, но опустела по дороге, пока я шел к вам[159].

Присутствие дорогого Сейеда хаджи-ага Абу-Тораби сделало атмосферу в лагере теплой и мягкой. Даже сами иракцы замечали величие в его взгляде и поведении. Полами своей абы он укрывал всех, а сам принимал на себя удары всяческих тягостей и страданий. Он был великим человеком, который испытывал боль, но поддерживал других и придавал заключенным уверенности. Он как будто был осколком Бога, случайно оставшимся на земле.

Братья клали в наш плов любые гарниры, предназначавшиеся для всего лагеря, и ни за что не соглашались давать нам меньше еды. Всю любовь и тепло, которые они не могли проявить по отношению к своим семьям, они адресовали нам. Иракцы с завистью и удивлением смотрели на наши тарелки с едой и показывали их друг другу.