Книга Походный барабан - Луис Ламур

— Будьте готовы, дети мои. Они идут!

На этот раз степняки пришли со своими арканами, о которых мы столько слышали, и с крюками на длинных шестах и выдернули часть заостренных кольев — самые дальние, за пределом полета наших стрел.

Сами они посылали в нас стрелы из коротких, очень тугих луков, натягивать которые приходилось вдвоем; но мы пригибались пониже — и ждали.

Внезапно печенеги бросились в атаку, но теперь не в лоб, а наискось, ударили туда, где наш вал примыкал к лесу. Они думали отыскать там слабое место, и некоторые попытались даже прорваться через лес, но либо были остановлены скрытыми завалами, либо попали в ловушки и были убиты нашими людьми.

Мы потеряли ещё одного человека, пораженного стрелой.

Вторая половина дня тянулась долго, и мы дремали у баррикады, наслаждаясь солнечным теплом.

Осторожно, чтобы не привлекать лишнего внимания, я пошел осмотреть лодку. Это оказалась широкая в корпусе, но хорошая, мореходная лодка. В ней лежал бочонок с водой и мешок с хлебом и мясом.

И только тут мне пришло в голову, что нам не суждено уйти отсюда и что гансграф это знал. Все время знал.

Я подошел к нему, он остановил меня жестом, но ничего не говорил — мы просто постояли рядом.

— Если ты отсюда выберешься, — сказал он немного погодя, то, надеюсь, отыщешь своего отца.

Съестные припасы мы разделили и разнесли по фортам, которые составляли второй рубеж нашей обороны.

Укрепления эти были овальной формы, одно слегка выдвинуто вперед. Все они построены были из земли и окружены заостренными шестами, направленными наружу, и стенами из переплетенных кустов и ветвей, между которыми была насыпана земля. Взять их будет делом нелегким, потому что при штурме одного форта атакующие попадут под обстрел из других.

До заката случилась ещё одна атака, и мы потеряли ещё двоих убитыми, а раненых было с дюжину.

Давно уже стемнело, когда я смог наконец подойти к костру и присесть. У Сюзанны нашлось для меня немного подогретого вина, и вкус его был приятен. Я медленно выпил — и почти сразу заснул, но спал недолго.

Тьма лежала над лагерем, и мы слышали в ночи птичьи крики, а по временам какие-то шорохи в зарослях. Ни у кого не было охоты говорить. Всем хотелось только отдыха, ибо завтра предстояло нам вынести самые тяжелые атаки, а сейчас мы были донельзя усталыми и измотанными.

Рано или поздно они обнаружат, что вода вокруг совсем неглубока, и объедут нас с тыла, а у нас слишком мало людей для защиты — и нет времени выстроить там оборону.

Это означало, что придется отойти на вторую линию обороны и вести долгий смертный бой.

Лучники ходили вокруг, собирали стрелы, упавшие по нашу сторону баррикады.

Никто не предлагал сдаться или начать переговоры с врагом, даже если бы это было возможно. Печенеги не торговались, они убивали. Да и, по правде сказать, что мы могли предложить им? Они не искали ничего, что нельзя увезти на коне.

У нас оставался простой выбор: победить или умереть.

Итак, мы спали, поочередно несли караул, несвязно разговаривали и ели без всякого аппетита. Сюзанна втирала масло в мои усталые мышцы.

— Когда мы отступим в форты, — предупредил я её, — ступай к лодке и уходи сразу же, не теряя времени. Кто-то там должен командовать — пусть это будешь ты, но доверяй Хатибу, потому что он умудрен во всех отношениях.

— Ты считаешь, это будет необходимо?

— Да, Сюзанна. Это будет необходимо.

— И я увижу тебя опять только в Константинополе? Или в Саоне?

— Либо там, либо там… Жди меня, но защищайся сама как следует. Там может появиться граф Роберт или кто-нибудь другой найдется, вроде Юрия.

— Ты убил его ради меня…

— Не знаю, ради тебя ли. Может быть, так получилось потому, что мы оба хотели померяться силами. А больше всего — ради времени. Гансграфу нужно было время.

Костры догорали; лишь кое-где запоздалые языки пламени лениво лизали дрова.

— Если кто-нибудь из наших встретится на твоем пути, говорил я, — поддержи их и помоги. Особенно Лолингтону и его людям. Они ведь просто актеры, ты знаешь, и внешний героический облик их — зачастую надетая личина. По сути, они — лишь тени ролей, которые играют, и часто, кроме этих теней, ничего геройского в них нет…

— Но Лолингтон не таков.

— Нет, Лолингтон не таков.

— Лучший актер из них всех как раз не актер, — заметила Сюзанна. — Я имею в виду Хатиба. Он разыгрывает представление на подмостках мира. Мне кажется, он когда-то был царем или визирем… в другой жизни, может быть. Он — человек со многими лицами, но лишь одной душой.

Мы почувствовали чье-то присутствие; в темноте над нами смутно обрисовалась фигура гансграфа. Мы поднялись и встали рядом с ним.

— А знаете, — вдруг сказал он, — я родился всего в несколько милях отсюда…

А я почему-то привык считать, что он либо фламандец, либо баварец.

— Я — никто.

— Ты гансграф.

Он помолчал, потом медленно кивнул:

— Да… хоть это.

Он стоял молча, глядя на наши тени на земле, где через несколько минут их уже не будет.

— По-моему, это день. Утро.

— Скоро они появятся, — сказал я.

— Уходи! — сердито сказал он. — Не будь дураком! Что такое храбрость? Всего лишь притворство!

— А ты почему не уходишь?

— Я — гансграф.

— А я — сын Кербушара.

— Оба вы дураки, — сказала Сюзанна, — но за это я вас и люблю…

* * *

Они появились с первым светом; теперь это не был тот безумный натиск, который сметал с лица земли столь многих врагов, теперь они были осторожны из-за наших укреплений, и мы встретили их на валу, зная, что эта встреча может оказаться последней.

На этот раз я тоже вооружился луком, взяв его у убитого компаньона. Моя первая стрела поразила врага в горло за семьдесят ярдов. Еще два раза я попал и один раз промахнулся, прежде чем они достигли вала.

Мы встретили их у завалов с мечами в руках, и сеча была отчаянная.

Потом где-то сзади поднялся крик, и, оглянувшись, я увидел, что печенеги бросились на конях вплавь, чтобы захватить нас с тыла. Некоторым удалось даже найти брод.

Тогда мы отступили, с боем отдавая каждый дюйм пути. Падали люди, поднимались на дыбы и шарахались кони; крики боли, возгласы ярости… сплошное безумие. За спиной гремел походный барабан, отзывая нас назад.

На меня насел печенег, размахивая фолшоном — одним из тех кривых мечей с широким лезвием, которые рассекают кость, будто сыр. Я отразил его удар, сделал выпад и парировал снова. Он сделал ответный выпад, и мне спасло жизнь только то, что под ногой у меня покатился камень. Я упал, и тот самый колющий удар снизу, который убил князя Юрия, снова спас мне жизнь.