Книга Слуги государевы. Курьер из Стамбула - Алексей Шкваров

Так Веселовский стал адъютантом самого Кейта.

* * *

С приходом весны семья Мейергельмов всегда переезжала в Уллаберг, маленькую и уютную усадьбу в Седерманланде. С наступлением холодом и туманов осенних сельскую местность они оставляли, возвращаясь в город. Но Эва с малых лет с нетерпением ждала, когда ж наступят теплые деньки, отец распорядится заложить большую карету, и вся семья дружно переедет на берега озера Локкваттнет, где в тиши вековых деревьев притаился старинный каменный дом. Эва не любила Стокгольм. Может, облик столицы шведской навсегда был связан с промозглой зимой, а Уллаберг со светлыми и теплыми белыми вечерами — с приходом весны, а за ней и радостного лета. Когда можно было, тайком от всех, убежать на берег озера и бродить босиком по теплому песку. И не было этих занудных занятий — рукоделия, стряпни, глажения белья. Дети в семьях дворян шведских воспитывались в строгости традиционной. Мать Эвы — София — твердой рукой управляла и мужем, и своим домом. Дворянка, по существовавшему в те времена общему мнению, не должна была предаваться безделью чинному, а, напротив, с прилежанием заниматься делами домашними, быть богобоязненной и бережливой. При том она должна была уметь и читать, и писать. Ветры Великой Северной войны разметали дворян шведских далеко от родимой земли, потому и стало жизненно важным, чтоб супруги их были рачительными и сведущими хозяйками, оберегавшими благополучие семьи, пока мужья воевали.

Так была воспитана София — мать Эвы. Она была последним родившимся ребенком в семье, когда ее отец, Йон Драке, ротмистр Смоландских драгун, в 1700 г. покинул Швецию, и, если не считать двух коротких отпусков, оказалось, что навсегда. Удачные первые годы походов Карла XII весьма ощутимо улучшили достаток семьи, и Фредерика, жена Йона, заботясь о будущем детей, настаивала на том, чтоб муж и дальше участвовал в войне. Она удачно вкладывала деньги, что присылались мужем, прикупала хутора и земли, старалась дать образование детям. Но в 1709 г. шведы зашли так далеко в Россию, что обратного пути уж не оказалось. По меньшей мере, для ее мужа. София и была воспитана в том самом духе, что шведская девушка должна быть грамотной, рачительной и доброй хозяйкой. Тогда ей достанется хороший муж, а незамужние девицы становились обузой и для себя, и для окружающих. Про них говорили, что всю жизнь спят в «стеклянной горе» в ожидании рыцаря, который должен вызволить их оттуда.

Сбылись надежды матери. София вышла удачно замуж. Вместе с Отто Мейергельмом, служившим в Королевском драгунском полку, ей достались и дом в Стокгольме, на Регеринсгатан, и старинная усадьба в Уллаберге. Семейная жизнь складывалась счастливо. Главное — войн не было. Подрастала Эва, но София, верная чутью материнскому и традициям семейным, приучала ее с малых лет к большому трудолюбию. На первом месте стояло рукоделие. Девочка должна была шить, штопать и ставить метки на рубашки отцовские. Для воспитания усидчивости и прилежания по два дня подряд гладить белье. И все это долгими зимними вечерами. Оттого и не любила Эва Стокгольм. А летом, в Уллаберге, жизнь менялась. Пока была маленькой, ее обязанностью было лишь помогать собирать и чистить плоды, но с возрастом Эву научили вести хозяйственные и молочные счета. Это было по душе. Уж куда приятнее было учиться арифметике, грамоте, языкам разным, нежели сидеть с иголкой, от которой вечно болели пальцы. Да и времени свободного было гораздо больше. И погулять, и книжки почитать.

В мае 1741 г. пышно отметили восемнадцатилетие Эвы. Отец устроил настоящее празднество с фейерверками и даже стрельбой пушечной. Гостей понаехало…

Отто принадлежал к роду старинному, оттого и близких съехалось множество. Стройная, белокурая Эва блистала в изумительном белом платье с шелковым поясом. Ее шею украшало колье, а волосы — прелестный гребень, усыпанный аметистами, — подарки отца. Каким счастьем светились ее глаза, а гости поражались невинности и чистоте молодости.

Но уже через месяц отца срочно вызвали в Стокгольм. Он вернулся через неделю, рассеянно обнял и поцеловал выбежавшую навстречу дочь, а после сразу же уединился с матерью в кабинете. О чем они долго беседовали с ней, Эва поняла лишь время спустя. Утром глаза матери были красными и заплаканными, отец тоже выглядел опечаленным. Эва непонимающе смотрела на родителей, и лишь когда отец попрощался с ними и улеглась пыль на дороге от копыт его коня, мать сразу опустилась на колени перед иконой:

— Боже Всевышний, дай ему Свое милостивое благословение и удачу в походе, дай ему вскорости вернуться к нам домой в добром здравии, мире и счастье. Господи, дай мне встретить моего любимого!

Эва все поняла:

— Это война!

Она опустилась рядом с матерью и молитвы женские вечные устремились к небу.

Жизнь изменилась и свелась к ожиданию писем. Теперь Эва часто сидела в беседке перед домом, вглядывалась в даль дороги, не появиться ли на ней курьер почтовый, или рассматривала старинный герб Мейергельмов, украшавший фронтон усадьбы. «More parentum» — гласила надпись — «По обычаю предков».

«Что за обычай такой? — думалось. — И для чего нужны войны людям? Ведь жизнь так прекрасна».

Потом она уходила в дом, пробиралась в кабинет отца и там, свернувшись калачиком в огромном мощном кресле за основательным письменным столом, покоящимся на крепких толстых ногах, украшенных бронзой, долго сидела в полумраке до тех пор, пока не раздавался голос матери, искавшей ее к ужину.

Дни превратились в сплошные будни. Вставали между 8 и 9 часами, Эве, как уже взрослой девушке, стали подавать кофе вместо обязательного в детстве молочного супа. Потом мать уходила к себе, а Эва занималась хозяйством. Вела книгу счетную, усадьбу обходила, все осматривала внимательно. Прислуге да работникам указания раздавала. Хозяйкой стала настоящей.

Осенью поздней вернулись, как обычно, в Стокгольм. Жизнь столичная не претерпела никаких изменений. Будто бы и войны не было. Продолжались балы праздные, веселье дворянское, словно не знал никто, что в другой части Королевства шведского умирают люди. А может, и в правду не ведали. Почта-то перлюстрацию проходила. По приказу Гилленборга письма из армии действующей вскрывались, прочитывались и… сжигались.

Мейергельмы письма получали от отца и мужа регулярно. Знал майор о перлюстрации, потому и передавал их с оказией. А такая случалась часто. Офицеры гвардейские легко получали возможность отлучаться из армии. Да и сам Отто выбрался в декабре, на целый месяц в Стокгольм приехал. Рождество отпраздновали семейно.

После отъезда мужа назад, в действующую армию, собрались как-то мать с дочерью на бал, во дворец Королевский. Последним этот выход в свет оказался. София одела строгое черное платье из шелка. На вопросы дам придворных, нарядом траурным изумленных, ответствовала:

— В знак скорби об армии нашей, в лесах Финляндии гибнущей!

Зашушукались окружавшие. Королю да Гилленборгу доложили немедленно. Повелено было:

— Жене майора Мейергельма бал покинуть и до распоряжения особого при дворе не появляться.

Гордо вскинув голову, покинула София дворец Королевский. Вместе с ней удалилась и Эва. Так и коротали вместе вечера зимние, длинные. А пришла весна и обе женщины с радостью вернулись в Уллаберг, решив на следующую зиму не возвращаться в Стокгольм, а остаться в провинции.