Книга Батареи Магнусхольма - Дарья Плещеева

— Госпожа Иртенская, узнав, устраивает мужу скандал. Тоже дело житейское. Муж обещает исправиться, ну да когда оно бывало, чтобы муж исправился? В общем, где-то наша красавица раздобыла револьвер и отправилась в гости к разлучнице. Что бы там вышло, если бы разлучница сидела дома одна, я не знаю. Но, как на грех, госпожа Иртенская застала там супруга и принялась стрелять. Он в панике выскочил в окошко. Упал так неудачно, что отшиб все внутренности, открылось кровотечение, скончался… И адвокат на суде, разумеется, отстоял даму — пули покойника даже не оцарапали, стрелять она вообще не умела, погиб он из-за собственной неловкости — всего-то из окна бельэтажа сверзился. У дверей суда госпожу Иртенскую ждала толпа экзальтированных дам, ее закидали розами и ландышами. Но родня мужа исхитрилась забрать у нее сына. Какое-то время молодая вдова жила смирно и богомольно, потом решила помириться с мужниной родней и вернуть ребенка — не тут-то было. Мальчика от нее спрятали, и хорошо спрятали.

— Давно ли это случилось? — Лабрюйер не собирался любопытствовать, слова выскочили сами.

— Восемь лет назад.

— И чем же она все эти восемь лет занималась?

Лабрюйер не ожидал, что спросит об этом так сердито.

— Ох, и не спрашивайте… Я ж говорю — Иоанна д’Арк! По какому-то внезапному капризу сошлась с курским помещиком, большим любителем лошадей, жила месяцами у него в имении. Сама стала страстной лошадницей. Любви там, пожалуй, что и не было, а просто союз двух чудаков, помещику-то уже было за пятьдесят. Они выкрали ребенка, он несколько месяцев прожил с ними где-то в провинции. Потом мужнина родня докопалась, ребенка отобрали — якобы особа, живущая в незаконном сожительстве, матерью быть не может. Сомневаюсь я что-то в этом сожительстве. Наши люди встречались с этим господином. Кое-что он, понятное дело, скрывал — думаю, имена тех господ, к которым отправил в Варшаву госпожу Иртенскую. Но когда о ней говорил… ну, право, не знаю, как объяснить… Не верю, что они учинили блуд, ей-богу, не верю! Ну, из Варшавы госпожа Иртенская поехала дальше, за границу, с документами ей друзья ее приятеля помогли. А вернулась, как ты уже знаешь, через Либаву в Ригу, якобы замужней дамой, госпожой Красницкой. И принялась помогать Красницкому в его темных делишках…

— Она пыталась спасти Адамсона, — тихо ответил Лабрюйер. — Я могу это доказать…

— Не надо ничего доказывать. Мы, получив фотокарточки с ее персоной в доспехах, стали разбираться. Опять же — знали, что она въехала в Либаву под чужой фамилией — Айзенштадт. И все были убеждены, что Красницкий просто-напросто ее завербовал. Он мужчина видный, такие дамам нравятся. Сперва понял, с кем имеет дело, потом получил от начальства указания, привязал к себе, добился повиновения… Так вот, когда у госпожи Иртенской во второй раз забрали сына, то спрятали его в Риге. Поэтому она согласилась сотрудничать с «Эвиденцбюро» — ей пообещали помочь вернуть сына. В уплату за услуги, так сказать. Думаю, что ей даже показали мальчика — издали. Допустим, ее посадили в автомобиль и привезли, допустим, к Верманскому парку — полюбоваться, а когда она попыталась выскочить — сразу увезли. Представляешь такую картинку?

Лабрюйер кивнул.

— Но всякая палка — о двух концах, и когда она поняла, во что ввязалась, уйти от Красницкого уже не могла — ей угрожали убийством ребенка.

— Ч-черт…

— Этого мы не знали. И только тогда, когда Ольга Ливанова ворвалась в твое фотографическое заведение, стала ясна правда. Я ведь там как раз сидел, когда она прибежала. Она сперва желала говорить только с тобой, потом мы ее успокоили и поклялись, что ты — самый смелый, самый умный и самый надежный среди нас.

Енисеев просто не умел обходиться без иронии. Лабрюйер услышал в его словах: «самый несуразный, самый бестолковый, самый бесполезный»…

— Это еще зачем?!

— Затем, что она это хотела услышать! — Енисеев усмехнулся. — Подружки видели в тебе истинного рыцаря, прямо какого-то Пьера Баярда дю Террайля… не слыхал? У него было прозвище «рыцарь без страха и упрека». Да впридачу ты еще и патриот, защитник Отечества — кто тут устоит? Брат Аякс, но это же правда! Вся наша компания — защитники Отечества, как бы это ни звучало… Так вот, госпожа Ливанова. Они действительно учились вместе и были подружками. Иртенскую в Риге использовали, потому что тут живут ее дальние родственники, и она могла без затруднений войти в рижский высший свет… ну, не совсем высший, но знакомиться с офицерами, даже высокопоставленными, могла без затруднений. И вот она встретилась с Ливановой. Ливанова — женщина смелая и стойкая, к тому же — подруга, к тому же — отлично владеет «немой азбукой», и с ней при необходимости можно вести на этом наречии долгие беседы. Но, я думаю, главное они оговорили по-человечески, обычным языком, нашли такую возможность. Ливанова по просьбе Иртенской стала искать ее сына. Она, в сущности, случайно напала на след. Мальчика отдали в приличное немецкое семейство, построившее себе особнячок в Кайзервальде. И вот подруги решили — ребенка нужно похитить, а потом Иртенской вместе с ним бежать из Риги. Именно тогда Ливанова наняла бывшего агента Фогеля, а он привлек к этому делу своего давнего напарника. В зоологическом саду Ливанова выслеживала ребенка с его опекунами. Она узнала мальчика и послала за ним Фогеля, а Вайс, очевидно, крутился где-то поблизости. На что напоролись Фогель и Вайс — трудно сказать; может, и ничего этакого не увидели и не узнали, но вспугнули компанию Красницкого. Красницкий и Шварцвальд поняли — если Иртенская убежит, забрав ребенка, то молчать не станет.

— Если бы Ливанова все мне рассказала, когда мы с Линдером ее допрашивали…

— Она боялась за подругу и за ребенка. Ей казалось, что они с Иртенской сами как-то справятся, а вот если в дело вмешается рижская полиция — тогда уж точно случится беда. Но, когда Ливанова поняла, что подруга в опасности и что опасность — хуже некуда, она прибежала к тебе, Леопард. Понимаешь?

Лабрюйер опять промолчал. Он страх как не любил иронических намеков.

— Ливанова рассказала вот что, — продолжал Енисеев. — Ее горничная Глаша, девица очень сообразительная, стала после того, как вы с Линдером устроили Ливановой допрос, посредницей между ней и Иртенской. Ливанова еще раньше обучила ее «немой азбуке», и Глаша пользовалась всяком случаем, чтобы хоть обменяться парой слов с Иртенской. Она целыми днями околачивалась возле «Франкфурта-на-Майне». И она видела, как Иртенская выбежала из гостиницы и как Красницкий тащил ее обратно. Ливановой и Глаше еще раньше показалось странным поведение переодетой фрау Шварцвальд… А тут такая картина — вот только что барыня вошла в гостиницу, как положено, в пальто и шляпе, и вдруг выскакивает раздетая! Глаша, умница, стала носиться между парадным входои гостиницы и черным, который со двора. Поэтому она видела, как Иртенскую вывели с черного входа и увезли в автомобиле. Она побежала к хозяйке, все рассказала. А Ливанова почуяла, что дело плохо, и помчалась искать тебя. Вот как без тебя раскручивались события.

Только сейчас Лабрюйер понял, что Енисеев говорит ему «ты», и удивился — отчего же это не вызывает раздражения. Видно, оттого, что смертельно устал… устал и голоден…