Книга Последний английский король - Джулиан Рэтбоун

– Войско не может преодолеть такое расстояние за четыре дня. Даже сам Александр...

– А мы преодолели. Я же тебе говорил, Александр – мальчишка по сравнению с нашим Гарольдом.

Юнипера заступилась за Уолта:

– Если будешь перебивать, уйдешь из-за стола.

Квинт смолк, но, слушая повесть Уолта, он громко хрустел миндальным бисквитом всякий раз, когда ему казалось, будто рассказчик выходит за рамки правдоподобия.

Всего за неделю Гарольду удалось создать превосходную систему связи – такой Англия прежде не знала. Вдоль всей Эрмин-стрит, а также к югу от Лондона и до самого побережья были размещены верховые, передававшие по эстафете срочные известия. Именно таким образом в Грэнтхэме Гарольд узнал об ослушании северных эрлов, решивших вступить в бой, не дожидаясь короля, о битве при Фулфорде и о том, что армия Эдвина и Моркара практически уничтожена. Без дружинников и ополчения Мерсии и Нортумбрии Гарольд мог выставить против Харальда войско примерно в полтора раза меньшее, чем силы завоевателей, понесших незначительные потери. Под началом Харальда оставалось более пяти тысяч хорошо вооруженных и закаленных в битвах воинов. Разумеется, ополчение давало численный перевес Гарольду, но ведь крестьяне годятся только для того, чтобы преследовать уже разбитого противника или держать оборону, укрываясь за валом и рвом. На поле сражения толку от них мало.

Соглядатаи сообщили Гарольду, что из-под Фулфорда Харальд двинул основные силы к Стэмфорд-Бриджу, в восьми милях от Йорка, и оттуда ведет переговоры с жителями города, а также с Эдвином и Моркаром. Норвежец хотел получить заложников, большой выкуп и запас продовольствия, угрожая в противном случае сжечь Йорк. Лишившись войска, Эдвин и Моркар мало что могли предложить захватчику, разве что пообещать свою поддержку, если Вильгельм побьет Гарольда. Обе стороны понятия не имели, где сейчас находится Гарольд, но предполагали, что, вопреки ручательству Тимора, король остается на юге и там поджидает Вильгельма.

На протяжении вечера и ночи, пока войско восстанавливало свои силы в Тадкастере, Гарольд пытался оценить положение. На рассвете двадцать пятого сентября его армия снялась с лагеря и прошла семнадцать миль до Стэмфорд-Бриджа, явившись туда за два часа до полудня...

– Ты плохо рассказываешь. Становится скучно, – пожаловался Ален, и остальные согласились с ним. Уолт в два глотка осушил стакан пурпурного вина, напрягся, как струна, выхватил нож, взмахнул им, разрубив пополам пламя свечи, и испустил резкий, устрашающий вопль, нечто среднее между ревом и визгом. Все так и подскочили.

– Что это было? – спросила Юнипера.

– Воинский клич, – ответил Уолт, протягивая пустой стакан Аделизе. Девушка покорно наполнила стакан, Уолт выпил еще и продолжил рассказ. Больше никто не осмеливался перебивать.

День был солнечный, теплый, но влажный, тучи и дымка висели над головой, вдали, на западе, перекатывался гром. Нужно было взобраться на холм, не такой уж высокий, но разведчики предупредили, что за ним стоят норвежцы, и от этого холм казался более крутым и грозным, чем на самом деле. Мы миновали по пути усадьбу Хелмсли, из ворот ее выскочили детишки, побежали рядом с отрядом, крича, что нам-де ни за что не побить норвежцев, это настоящие великаны, но пока никого не грабили и вели себя дружелюбно.

На вершине холма Гарольд дал приказ остановиться, взглянул на другую сторону и велел дружинникам построиться в четыре ряда, расстояние два шага между воинами в одном ряду и пять шагов между рядами. Отозвав нас восьмерых и своих братьев Леофвина и Гирта, Гарольд рассказал, как обстоят дела и что следует делать: внизу на западном берегу реки примерно тысяча норвежцев охраняет большой – не менее пяти шагов в ширину – мост. Основная часть войска растянулась по холмам на другом берегу, за ними – открытое поле. Урожай с поля собран, но земля еще не вспахана, а изгороди убрали, чтобы скот мог пастись, заодно удобряя почву. Караул у моста держит наготове оружие, но все остальные, чувствуя себя в безопасности, разлеглись вокруг костров, варят что-то на обед, а доспехи сложили в кучу. На верху, на крутом обрыве стояло с десяток больших шатров, и над ними реяло знамя Ворона.

– Итак, – сказал Гарольд, – я даю вам двадцать минут, чтобы перебить охрану на мосту. Тогда наш передовой отряд переберется через речку прежде, чем основная часть норвежского войска успеет взяться за оружие. Ульфрик, ты будешь в арьергарде со своей тысячей. Когда передовые расчистят вам путь, вы перейдете через мост и построитесь там, охраняя восточный его конец, а потом либо подождете, пока не переправятся остальные, либо, если противник будет в растерянности, сами двинетесь вперед. Только дождитесь приказа, ясно?

Мы спешились, отправили коней в тыл и двинулись к мосту. Преодолели последние пятьдесят ярдов, отделявшие нас от вершины, перевалили через гребень холма тремя длинными рядами, каждая линия растянулась почти на тысячу шагов. То-то бедолаги растерялись, завидев сверкающие шлемы на вершине холма. Они-то думали, до самого Лондона нет никого, кто мог бы оказать им сопротивление. Мы – Гарольд, я и Хельмрик Золотой – шли в центре второго ряда. У Гарольда было теперь два знамени: Хельмрик нес золотого дракона Уэссекса, то самое знамя, под которым пятьдесят лет тому назад сражался Железнобокий, а я тащил новый флаг, который вышила Гарольду его мать. Древко длиной в двенадцать футов, по моим ощущениям, весило с тонну, хотя само полотнище из тонкой шерсти и шелка (шесть на восемь футов, в натуральную величину, как и обещала Гита) горделиво развевалось в воздухе даже при легком ветерке. Знамя крепилось к древку вертикально, чтобы Воитель Керна стоял во весь рост. Ярко-зеленый фон, а сам Воитель белый, точь-в-точь как на скале, с огромной дубинкой и не уступающим ей по размеру горделиво поднятым членом. «Выбью вам мозги дубинкой, всажу свой кол вам в задницу, и когда ваши женщины увидят это, они только порадуются вашей гибели». Мы сбежали вниз с холма, испустив боевой клич...

Уолт набрал полные легкие воздуха, но Юнипера успела остановить его:

– Не делай этого!

– Ну хорошо. Только представьте себе, как этот крик вырывается из трех тысяч глоток разом!

Юнипера содрогнулась.

Разумеется, многие обратились в бегство, большинство бросилось к мосту. Хотя он был довольно широк, второпях они мешали друг другу и толкались, падали в реку, и тяжелые доспехи увлекали их на дно; другие бежали в разные стороны вдоль берега реки, и все же немало норвежцев построилось в боевой порядок и приняло наш натиск на щиты. Поздно! Мы не давали им укрыться за щитами, наши топоры отсекали им руки и ноги, рубили головы. Потекла красная кровь, заливая кольчуги; из дыр, которые мы прорубили в доспехах, из разверстых ран торчали обломки костей, белые, словно ясеневая лучина, нащепанная для растопки. Мозги вытекали из черепов, как жидкое яйцо из скорлупы. Они пытались обороняться, пытались убивать и увечить наших, но руки у них еле двигались, будто свинцом налились.

Прошло всего четыре дня после того, как они побывали в сражении, и только человек, сам участвовавший в битве, полдня, а то и дольше державший щит и махавший топором или мечом, воздавая ударом за удар и сам получая раны, может понять, сколько сил отбирает бой. Нам потребовалось десять минут из предоставленных Гарольдом двадцати, чтобы расчистить проход к мосту, и Ульфрик со своим отрядом вышел вперед, намереваясь перейти на тот берег. Один только норвежец, один-единственный из всей тысячи, стоял у него на пути.