Книга Убийца Гора - Джон Норман

Зал молча следил за его движениями.

Неожиданно, к моему ужасу, Элизабет устремилась прямо к противоположному краю сцены.

Остановившись, она уткнула руки себе в бока, ее голова повернулась:

— Мужчины Ара скупы! — объявила она.

Ее встретили смехом из зала и она тоже рассмеялась.

— Да, они скупы! — она еще раз рассмеялась, повернулась кругом и пошла к Вирджинии. — Вот, — насмешливо сказала она, — стройная красавица, гибкая и стремительная, рабыня Белого Шелка, умна, непривычна к прикосновениям настоящего мужчины, которого только может пожелать себе рабыня-дикарка, которая по его желанию станет более подобострастной и раболепной. Благородные мужи Ара, представьте ее прикованной к рабскому кольцу у подножия вашего ложа! Она одна стоит пять сотен монет золотом!

Толпа выкрикнула свое подтверждение этому и аукционист опустил свою руку, отступив, возможно удивленный не менее, чем кто-либо другой в этом зале.

— А вот эта девушка! — продолжила Элизабет, шагая к Филлис, — как насчет нее?

Филлис испуганно посмотрела на Элизабет.

— Положи свои руки за затылок, рабыня, — приказала Элизабет, — и развернись к покупателям Ара!

Испуганная Филлис с великолепной четкостью сделала то, что ей приказали.

— О, Хозяева, неужели вам не понравится если она будет носить ваш ошейник? — поддразнивала Элизабет.

Послышались согласные возгласы.

— Но я предупреждаю вас, — заявила Элизабет. — Она ненавидит мужчин!

В ответ из зала раздался смех.

Филлис со злостью посмотрела на нее.

— Не опускай свои руки, рабыня, — рявкнула Элизабет.

Филлис осталась в таком же положении: голова повернута назад, а спина изогнута. На ее глаза навернулись слезы.

— Она считает, что еще не существует такого мужчины, который смог бы покорить ее, — не унималась Элизабет. — Она считает, что нет такого человека, который мог бы сделать из неё настоящую рабыню!

Возмущенные крики одних зрителей заглушили раскаты дикого хохота их соседей.

— Разве не стоит пяти сотен монет удовольствие привести эту девчонку домой в собственноручно надетом на неё ошейнике и доказать ей, что ты настоящий мужчина если, конечно, ты действительно мужчина, — а затем отправить её на кухню возиться с чайниками и грязными кастрюлями, пока она сама со слезами на глазах не станет умолять вас позволить ей спать у подножия вашего ложа?

Рев удовольствия свидетельствовал, что на сей раз в зале собрались только настоящие мужчины.

У Филлис по щекам катились слезы.

— Опусти руки, рабыня, — скомандовала Элизабет, и Филлис с облегчением отошла назад, к Вирджинии.

Впереди на помосте осталась только Элизабет. Она гордо встряхнула головой.

— Ну, а я сама? — рассмеялась она. — Кому из вас не хотелось бы заковать меня в цепи?

Такого в зале не нашлось, в чем убеждал дружный рев зрителей, с энтузиазмом принявшихся колотить правым кулаком по левому плечу, даря девушке горианские аплодисменты.

— Не могу сказать, — заметила она, — что я этого не достойна.

Она этого, безусловно, достойна, подтвердили неистовые вопли зрителей.

Элизабет пальцем указала на симпатичного парня в первых рядах, очевидно мастера по выделке шкур.

— Вот ты, — спросила она, — хотел бы иметь меня своей рабыней?

Тот, рассмеявшись, хлопнул руками по коленям.

— Хотел бы! — признался он.

— А ты, — указала она на торговца в богатых одеяниях, не сводящего с неё горящего взгляда, — ты хотел бы, чтобы я принадлежала тебе?

— Конечно, — не стал отрицать тот.

— Найдется ли в зале мужчина, кто не хотел бы держать меня в объятиях?

Дружный крик потряс стены старого, видавшего виды Куруманского рынка.

— Нет! — в один голос убежденно заявили зрители.

— Но ведь сейчас я только жалкая рабыня без господина, — грустным голосом поведала она о своей трагедии и протянула к публике свои руки, держа их над головой так, словно они были скованы цепями. — Кто из вас купит меня?

На аукциониста обрушился шквал предложений.

Элизабет вернулась к своим подругам и, взяв их под руки, вывела в самый центр помоста.

— Кому мы достанемся? — снова спросила она.

— Восемьсот золотых! — предложил один из желающих.

— Восемьсот пятьдесят! — тут же перебил его другой.

Затем ставка подпрыгнула до девятисот пятидесяти, ещё через мгновение дошла — страшно даже сказать! — до тысячи, и наконец кто-то предложил совершенно астрономическую сумму в тысячу четыреста золотых тарнов.

Ведущий сделал сигнал музыкантам, и пока он демонстративно держал над головой руку с открытой и повернутой к публике ладонью, девушки исполнили финальный момент танца новоприобретенной рабыни, отражающего её радость от сознания, что скоро она будет лежать в объятиях своего нового господина. Танец заканчивался сценой коленопреклоненной рабыни, застывающей в позе полной покорности, с низко опущенной головой и протянутыми господину для сковывания их наручниками ладонями.

С минуту ведущий аукциона ждал, пока стихнут овации, и тут ему была предложена за девушек совершенно невероятная, фантастическая ставка в полторы тысячи золотых монет. Насколько я знаю, никогда ещё на Куруманском невольничьем рынке никто подобной суммы за трех рабынь не предлагал. Да, предприятие Кернуса, безусловно, было доходным.

Аукционист обвел глазами притихший зал.

— Итак, я закрываю ладонь, — объявил он.

— Не закрывай, — крикнул ему Самос.

Ведущий с почтением посмотрел на рабовладельца, представителя грязного, убогого, злобного Порт-Кара, на этого господина и — как его за глаза называли — бича блистательной Тассы.

— Желает ли теперь Самос, первый и наиболее уважаемый из рабовладельцев Порт-Кара, господин и украшение блистательной Тассы, проявить свой интерес к нашим торгам? — спросил аукционист.

— Желает, — коротко, с невозмутимым выражением лица ответил тот.

— И какую цену он собирается предложить?

— Самос, — неторопливо ответил человек, — первый из рабовладельцев Порт-Кара предлагает за всех этих троих стоящих на помосте девчонок три тысячи золотых тарнов.

Присутствующие ахнули.

Аукционист, пораженный, отступил на шаг назад.

Даже девушки невольно подняли головы, в корне разрушая финальную сцену танца с олицетворением ими полной покорности. Затем они, обменявшись улыбками, снова склонили головы, радостные и гордые своим успехом. Я почувствовал дурноту. Элизабет, несомненно, считает Самоса агентом Царствующих Жрецов, приобретающим их, чтобы предоставить свободу и безопасность.