Книга Убийца Гора - Джон Норман

Аукционист низко поклонился Самосу, самому крупному из рабовладельцев Порт-Кара.

Вслед за этим почти одновременно под троекратное щелканье хлыста туники с девушек были сброшены, и они предстали перед публикой во всей своей красоте.

Толпа заколыхалась, и, казалось, зрители в единодушном порыве подались вперед. Никто из них не мог даже определить, какие предложения цены могут быть сделаны для этих девушек.

Они действительно были прекрасны, все трое.

Когда первое волнение в зале улеглось, среди общей тишины, слева раздался повелительный голос Самоса.

— Сними с них цепи.

Наручники тут же были сняты, и девушки не стали прикрываться, они, казалось, почувствовали себя свободными на деревянном помосте. Головы их были гордо подняты под пожирающими их взглядами зрителей, и они, стоя на этом островке света посреди темного океана зала, казались живым олицетворением красоты и женственности.

Предложения цен посыпались одно за другим, перебивая ставки, которые аукционист едва успевал фиксировать. Среди общего шума мне удалось разобрать, что ставки повысились до четырехсот золотых монет. Зрители, наконец, начали постепенно успокаиваться.

Ведущий аукциона снова посмотрел на ложу Самоса.

— Не соблаговолит ли теперь благородный Самос проявить интерес к рабыням-дикаркам? — спросил он.

— Пусть они исполнят что-нибудь, — бросил Самос.

Аукционист снова поклонился, а публика ревом выразила свое удовольствие.

Музыканты подняли инструменты, и девушки плавно задвигались по сцене.

Толпа застонала. Я слышал изумленные возгласы свободных женщин, ошеломленно глядящих на помост и словно не верящих, что женская красота способна достичь такого совершенства. На их лицах, скрытых плотной вуалью и обращенных на трех танцующих рабынь, сейчас наверняка можно было бы прочесть болезненную зависть и восхищение. Краем глаза наблюдая за ними, я заметил, как учащается их дыхание, как некоторые из них тайком приподнимают вуаль, и в их взглядах, бросаемых на стоящих рядом возбужденных зрелищем мужчин, постепенно появляются страх и затаенное желание. Тут до моего слуха донесся звук рвущейся материи, и я, обернувшись, увидел, как губы стоящей неподалеку от меня девушки слились с губами наклонившегося к ней молодого воина. Зрители словно обезумели. Отовсюду неслись крики женщин, обнимаемых и ласкаемых в темноте теми, кто находился рядом с ними. Одна из женщин попыталась было пробиться к проходу, но не смогла вырваться из объятий мужчины. Вторая сама сорвала с себя покрывало и, притянув к себе голову ближайшего мужчины, впилась в его губы сладострастным поцелуем.

Четыре танца, исполняемые девушками на помосте, сменились один за другим под несмолкающие вопли неистовствующих зрителей. Наконец девушки остановились посреди освещенного круга, уставшие, мокрые, тяжело переводящие дыхание, с блестящими от возбуждения глазами.

Аукционист вышел вперед.

Ему не пришлось даже спрашивать, желает ли кто-нибудь повысить предлагаемую ставку.

— Пятьсот золотых! — понеслось из разных концов зала.

— Пятьсот двадцать!

— Пятьсот тридцать!

— Пятьсот тридцать пять!

Ведущий повернулся к ложе Самоса.

— Не соблаговолит ли теперь благородный Самос, первый из рабовладельцев Порт-Кара, неоспоримый хозяин всего моря, блистательной Тассы, проявить интерес к этим недостойным девчонкам? — полюбопытствовал он. — Неужели не сумеют они тронуть сердце моряка, вернувшегося из дальнего плавания?

Прокатившийся по залу смех лучше всяких слов говорил, что такого просто не может быть.

— Неужели не приятно будет ему получить пагу из этих женских рук? Или не обласкает его взор их танец?

А вид их юных тел, их приоткрытых в нетерпеливом ожидании губ неужели не разгонит суровых морщин у глаз, опаленных солнцем и ветром, уставших наблюдать однообразные волны блистательной Тассы?

Толпа ревом подтвердила, что всякие сомнения в этом напрасны.

Однако Самос продолжал хранить молчание. Лицо его оставалось бесстрастным.

— Не будут ли они по праву служить достойным украшением даже дворца самого убара Порт-Кара, хозяина всей блистательной Тассы?

Среди зрителей воцарилась полная тишина.

Во мне все клокотало от бешенства и непритворного страха. Я боялся даже представить себе, что девушки будут проданы кому-нибудь из Порт-Кара. Никогда ещё ни одной рабыне не удавалось убежать из этого города, защищенного с одной стороны бесконечными, поросшими тростником болотами дельты реки Воск, с другой мощным, непреодолимым течением Тамберского пролива и охраняемого с третьей стороны безбрежными водами восхитительной, блистательной, но чрезвычайно опасной Тассы. Недаром говорят, что в Порт-Каре рабские цепи самые тяжелые. Вероятно, нигде больше на Горе судьба рабыни не складывается так тяжело и безрадостно, как в грязном, жестоком и злобном Порт-Каре.

Я не позволял себе даже мысли о том, что с этого деревянного помоста, с этого самого часа судьба девушек круто изменится и они на долгие годы, полные нищенского убогого существования, окажутся в услужении и полной власти одного из самых жестоких и бесчеловечных рабовладельцев Гора, вынужденные доставлять наслаждение тому, кто видит в них только раба, только животное.

— Я пока воздержусь от ставок, — бросил Самос.

Ведущий аукциона понимающе улыбнулся и низко склонил голову.

— Пятьсот сорок! — включился в новый виток борьбы какой-то богач из Ара, и земляки радостными криками приветствовали его предложение.

На минуту в зале наступило затишье.

— Итак, мне предложено пятьсот сорок золотых тарнов за этих волнующих кровь диких красавиц, — продолжал торг аукционист. — Всего пятьсот сорок за этих великолепных, необъезженных животных, вырванных прямо из лона матери-природы и специально обученных будить в вас желания, будоражить воображение и рыдать от наслаждения! Подумайте, досточтимые братья и сестры моего возлюбленного славного города Ар, неужели эти неповторимые создания не стоят того, чтобы к предложенной за них горсти золота добавить ещё пару монет!

Смущенные улыбки большинства зрителей ясно свидетельствовали, что рабыни, безусловно, того стоят, но вот этой самой пары монет, как, впрочем, и самой горсти золота, у них нет.

— Пятьсот сорок пять, — решился наконец рабовладелец с Тироса.

Зрители дружно приветствовали его ставку, но на этом предложения закончились.

Аукционист обвел глазами погруженные в темноту зрительские ряды, желающих перебить ставку не находилось.

Он поднял вверх правую руку, ладонью обращенную к трибунам. Как только он сожмет кулак, это будет означать, что предложение принимается.