Книга Экономическая наука в тяжелые времена. Продуманные решения самых важных проблем современности - Эстер Дюфло

колледжа) попросили без свидетелей бросить игральный кубик 42 раза и записать, какие числа они получали каждый раз. Вознаграждение составляло половину индийской рупии за единицу, одну рупию за двойку, полторы рупии за тройку и так далее. Студенты легко могли солгать о полученных числах и делали это примерно в той же пропорции, что и участники из Швейцарии. Но точно так же, как в Швейцарии больше мошенничали те, кому напоминали о том, что они банкиры, в Индии больше мошенничали студенты, планирующие работать на правительство[570]. Напротив, когда это исследование было воспроизведено еще раз, в Дании, которая по праву гордится своим социальным сектором, исследователи обнаружили прямо противоположное: те, кто планировал пойти на государственную службу, были гораздо менее склонны к обману[571].

В-третьих, если мы предполагаем, что большинство людей в правительстве либо продажны, либо ленивы (или и то и другое), то имеет смысл попытаться лишить их всех полномочий по принятию решений (и тем самым изгнать всю креативность и всех творческих людей). Это напрямую влияет на то, что могут делать государственные чиновники. В ходе недавнего эксперимента, проведенного в Пакистане, сотрудникам по закупкам больниц и школ предоставили большую гибкость и позволили распоряжаться некоторым количеством денег для оплаты основных предметов снабжения. В результате они смогли договариваться о низких ценах, что привело к значительной экономии для правительства[572].

Слишком большое число ограничений правительственных чиновников и государственных контрактов может препятствовать таланту, когда он наиболее необходим. Несмотря на то что Соединенные Штаты являются мировым лидером в области вычислительной техники, ни одна из крупных технологических фирм не захотела участвовать в торгах по контрактам на создание компьютерной системы, поддерживающей Obamacare. Причина этого, очевидно, заключалась в том, что деятельность государственного подрядчика регулируется огромным числом формальных правил и лишь немногие фирмы готовы их выполнить. «Положение о закупках для федеральных нужд» содержит 1800 страниц. Поэтому для того, чтобы выиграть государственный контракт, гораздо важнее хорошо разбираться в документах, чем уметь выполнять свою работу[573]. В развивающемся мире те подрядчики, которые систематически участвуют в торгах и выигрывают контракты Агентства по международному развитию США (USAID), получили прозвище «окружные бандиты»[574]. Другим организациям сложно участвовать в этих конкурсах, даже если у них есть соответствующий опыт работы на местах.

Наконец, и это, возможно, самое главное, постоянное повторение мантры о том, что правительство коррумпировано и некомпетентно, породило особый вид пресытившихся такой информацией граждан, которые реагируют на новости о бесстыдной коррупции среди своих избранных лидеров, лишь пожимая плечами, от Вашингтона до Иерусалима и Москвы. В основном эти люди и не ждут от политиков ничего другого и поэтому перестают обращать внимание. Как ни странно, одержимость мелкой коррупцией развязывает руки для большой.

АМЕРИКА ПРЕЖДЕ ВСЕГО?

Соединенные Штаты, похоже, зашли в тупик. Сорок лет обещаний, что лучшее не за горами, создали среду, в которой слишком много людей никому не доверяют, а меньше всего – правительству. Растущее экономическое и политическое влияние богатых, результат погони за неуловимым эликсиром роста, сочетается с антиправительственными настроениями, которые богатые тщательно культивируют, чтобы пресечь любые попытки обуздать непрерывный рост их состояний. Правительство находится в состоянии хронической неплатежеспособности, так как у него нет политической возможности поднять налоги. Даже молодежь, занимающая активную социальную позицию, убедившись, что правительство безнадежно и «некруто», направляются в частные фонды, если только они не сдаются и не начинают заниматься «социальным» инвестированием или беззастенчивым зарабатыванием денег. И все же единственный возможный выход – это значительно расширить роль правительства.

Не исключено, что, в той или иной форме, в этом состоит будущее и многих других стран. Неравенство также увеличилось и во Франции, хотя его рост и не был таким впечатляющим, как в Соединенных Штатах. С 1983 по 2014 год средний доход 1 % самых богатых французов вырос на 100 %, а 0,1 % самых богатых – на 150 %. Поскольку ВВП Франции рос медленно, уровень жизни большинства людей, за исключением богатых, имел тенденцию к стагнации: за тот же период доходы остальных 99 % выросли только на 25 % (что составляет менее 1 % в год)[575]. Это подпитывало растущее недоверие к элите и популярность ксенофобского Национального объединения. В ходе недавнего раунда налоговых реформ, предпринятых центристским правительством Макрона, налогообложение стало менее прогрессивным. Налог на доходы физических лиц от движимого имущества был повышен, налог на богатство отменен, а налоги на капитал сокращены. Официально это обосновывалось необходимостью привлечения капитала из других стран. Это вполне может быть правдой, но Франция рискует вынудить другие страны Европы также сократить налоги, что приведет к гонке за их дальнейшее понижение. Американский опыт предупреждает нас о том, что обратное повышение будет затруднено. Европейские страны должны сотрудничать, чтобы проводить единую линию в сфере налогообложения.

Государственные доходы в развивающихся странах еще ниже, чем в Соединенных Штатах. Медианная страна с низким уровнем дохода получает менее 15 % ВВП в виде налогов по сравнению с почти 50 % в Европе (и 34 % в среднем по ОЭСР). В какой-то степени неразвитость налоговой системы является следствием характера экономики, значительная часть которой представлена крошечными фирмами и отдаленными фермами, доходы которых трудно проверить. Но в значительной степени низкий уровень налогообложения является политическим выбором. Индия и Китай представляют собой интересный контраст. В прошлом большинство граждан обеих стран имели слишком маленький доход, чтобы облагать его налогами. Но по мере роста доходов Индия постоянно повышала порог, выше которого люди должны были платить подоходный налог – в день утверждения бюджета, когда объявляются новые налоговые ставки, величина этого порога часто становится главной новостью. В результате доля населения, платившего подоходный налог, стабильно оставалась в районе 2–3 %. В Китае, где пороговые значения подоходного налога не корректировались, доля платившего его населения возросла с менее чем 0,1 % в 1986 году до примерно 20 % в 2008 году. Доходы от подоходного налога в Китае выросли с менее чем 0,1 % ВВП до 2,5 % в 2008 году, в то время как в Индии они застыли на уровне около 0,5 % ВВП. В целом доля налоговых поступлений в ВВП Индии уже много лет стабильно составляет около 15 % ВВП, в то время как в Китае она превышает 20 %, что дает ему возможность инвестировать больше и/или осуществлять больше социальных расходов[576]. Предполагается, что Индии поможет новый налог на товары и услуги, но поскольку это более или менее пропорциональный налог на потребление, он не окажет никакого перераспределительного эффекта.

Более того, как и в случае с Соединенными Штатами, Индия не очень успешно использует налогообложение для ограничения неравенства доходов до налогообложения. Согласно World Inequality Database доля одного процента высших доходов в ВВП Индии увеличилась с 7,3 % в 1980 году до более чем 20 % в 2015 году. В Китае, где предпринималось несколько больше усилий, она все равно выросла, но меньше, с 6,4 % до 13,9 %[577].

Интересный обратный пример представляют страны Латинской Америки. Много лет они использовались в качестве общепринятой иллюстрации экономического роста, сопровождаемого взрывом неравенства (которое затем превратилось в неравенство без