Книга История Петра Великого - Александр Густавович Брикнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем Мазепа завязал сношения с княгинею Дольскою, сделавшеюся посредницей между ним и Станиславом Лещинским. С ней он переписывался посредством цифровой азбуки. То он в беседе с друзьями издевался над княгиней и ее внушениями, то казался склонным следовать ее советам и верил ее рассказам о разных интригах, направленных против него со стороны царя и его соратников. Так, например, он узнал, что Меньшиков желает сделаться малороссийским гетманом, и это известие сильно раздражило его.
В это время усиливалось общее неудовольствие в Малороссии. Постройка Киево-Печерской крепости, рекрутчина, чрезмерные налоги и подати, ограничение прежней вольности – все это заставляло недовольных надеяться на Мазепу и его готовность к измене. Ежедневно он слышал жалобы на москвитян; весьма часто полковники умоляли его избавить Малороссию от московского ига так же, как когда-то Богдан Хмельницкий избавил ее от польского. Однако Мазепа держал себя осторожно, медлил решением, участвовал в военных действиях против шведов, побывал у царя в Жолкве, где присутствовал в заседаниях военного совета.
Когда к нему приехал иезуит Зеленский с предложениями перейти на сторону Карла и Станислава Лещинского, он не задержал его и не отправил к царю.
16 сентября 1707 года в Киеве Мазепа получил вместе с письмами от княгини Дольской и письмо от Станислава Лещинского. Всю ночь провел он в раздумье и наконец решил перейти на сторону Карла и Станислава Лещинского. В присутствии своего писаря Орлика он клялся, что делает это не для приватной пользы, не для каких-нибудь прихотей, но для всего войска и народа малороссийского. Орлик на это заметил: «Ежели виктория будет при шведах, то вельможность ваша и мы все счастливы, а ежели при царе, то и мы пропадем, и народ погубим». Мазепа отвечал: «Яйца курицу не учат! Или я дурак прежде времени отступить, пока не увижу крайней нужды, когда царь не будет в состоянии не только Украины, но и государства своего от потенции шведской оборонить». Таким образом, и тогда еще Мазепа представлял себе действовать сообразно с обстоятельствами. Станиславу Мазепа отвечал, что пока не может предпринять ничего решительного, обещая, однако, в то же время не вредить ни в чем интересам Станислава и войскам шведским.
Эти сношения не могли оставаться тайной. Двусмысленное поведение Мазепы решился разоблачить перед царем генеральный судья Кочубей, дочь которого находилась в близких сношениях с гетманом.
В сентябре 1707 года в Преображенском Приказе явился монах, который по поручению Кочубея, личного недоброхота Мазепы, донес о намерении гетмана передаться на неприятельскую сторону. Доносу этому не придали никакого значения, и он не имел последствий. Тогда Кочубей в начале 1708 года отправил другого доносчика, полковника Искру, с подробным изложением всех обстоятельств измены Мазепы.
Петр до того верил в преданность гетмана, что сообщил ему о доносе, сделанном Кочубеем и Искрой. Доносчики были арестованы и подвергнуты допросу. Кочубей поддерживал свои обвинения и, сверх того, представил думу, сочиненную будто бы Мазепой. В этой думе выражалось сетование на печальное положение Малороссии.
Доносчиков пытали; не выдержав пытки, они отреклись от своих показаний и объявили, что подали статьи и словесно доносили по злобе гетмана и все затеяли ложно. Их казнили близ Киева.
Таким образом, чрезмерное доверие царя к Мазепе и безрассудное варварство тогдашних приемов уголовной практики отдалили на некоторое время катастрофу Мазепы. Он остался цел и невредим и мог по-прежнему сообразовывать свои действия с обстоятельствами.
Недолго, однако, можно было медлить решением. Летом 1708 года Карл XII вступил в Малороссию. Ему казалось легкой задачей довести общее раздражение, господствовавшее в этой стране, до открытого бунта. Шведский генерал Левенгаупт в воззваниях ко всем жителям Украины проповедовал необходимость отложиться от царя, свергнуть ненавистное московское иго.
Узнав о приближении Карла, Мазепа сказал: «Дьявол его сюда несет! Все мои интересы превратить и войска великоросские за собою внутрь Украины впровадить на последнюю оной руину и на нашу погибель»[614].
Петр, не переставая верить в преданность гетмана, давал ему разные поручения, приказывал наблюдать за тем, чтобы не было никакой подсылки от неприятеля прелестных листов и т. п. Вместе с тем царь звал гетмана в главную квартиру. Мазепа не поехал, извиняясь старостью, болезнью, но уверяя царя в своей преданности. В то же время у него происходили совещания с полковниками о положении дел, о соединении с шведским королем. И тут Мазепа предоставлял исключительно себе право определить время, когда нужно будет приступить к крайним мерам. «Сам я знаю, когда посылать к шведскому королю», – говорил он.
К царю и Меньшикову Мазепа отправлял письма с объяснениями, почему ему нельзя двинуться из Малороссии. Повторяемое Меньшиковым приглашение немедленно явиться в главную квартиру начало беспокоить гетмана. Он боялся, что его хотят приманить и возобновить дело Кочубея или что узнали подробно о его сношениях со Станиславом Лещинским и Карлом. Он дал знать Меньшикову о тяжкой предсмертной болезни своей и об отъезде из Батурина в Борзну для соборования маслом от киевского архиерея. В то же время он сообщил в главную квартиру Карла XII о том, как обрадованы малороссияне пришествием королевского войска, и просил протекции Карла и освобождения от тяжкого ига московского.
Гравюра Лермессена.
Полтавское сражение между Россией и Швецией, 1709 г.
Между тем известие о мнимой опасной болезни Мазепы беспокоило Меньшикова. Он пожелал самолично увериться в положении дел и спешил в Малороссию для свидания с гетманом. Узнав вместо приближения шведов о неожиданном приезде Меньшикова, Мазепа должен был думать о спасении и бежал в шведский лагерь. Здесь он торжественно на Евангелии присягал, что для общего добра целой отчизны и войска запорожского принял протекцию короля шведского.
Меньшиков, узнав еще в дороге об измене Мазепы, сделал тщетную попытку перехватить его на пути в шведский лагерь. 26 октября 1708 года он писал царю между прочим: «Советую, что при таком злом случае надлежит весьма здешний простой народ утвердить всякими обнадеживаниями чрез публичные универсалы», уверяя в то же время, что «в подлом народе никакого худа ни в ком не видать».