Книга Мотылек и Ветер - Ксения Татьмянина

Катарина такая — смелая, верная, не прирученная и свободная.

— Так совпали эротические мечты с реальностью?

— Заткнись.

— Что, так плохо?

И едва ускользнула от сумочки, которой Катарина решила меня ударить.

— Я тебя сейчас просто убью!

Нет, я все же ввернула свою «шпильку» маленькой мести за ее пошлости. Она с полминуты гонялась за мной с угрозами и обзывательствами, а потом со смехом и бессилием прекратила. Слабости много, побледнела и пот бисеринками выступил у нее на лбу.

— Морда… где там твой кофе?

— У меня чай.

— Давай чай. Пить хочется после орехов.

Мы ненадолго прервали прогулку, присев на лавку и по очереди опустошая термос черного чая. На холоде он быстро остывал до нужной температуры и можно было пить большими глотками, утоляя жажду.

— А дальше у тебя как было?

— В каком «дальше»?

— С Прынцем твоим. Как ты поняла, что не на одну ночь связь?

— М-м… увидела вторую подушку.

Катарина прыснула, не удержав самый последний глоток. Отдала мне колпачок и я спрятала пустой термос обратно в сумку.

— И все?

— Он признался, что давно меня любит, что хочет со мной жить, что я ему нужна. И теперь мы вместе, я его жена, а он мой муж. — Не стала уточнять, как давно. Сроки не важны. — А почему ты спросила про «дальше»? Разве тебе ничего не ясно с Робертом?

— Не ясно…

Это я знала историю с вызовом много лет назад, я знала, что он не упускал ее из виду, и неравнодушен к ней. Раз увез к себе, уступил соблазну вместе провести ночь, то Роберт перешагнул рубеж между отношением к ней как к малолетней девчонке, и отношением как к молодой женщине. Только Катарина об этом не знала. Для нее события короче и знания уже, — привез, подлечил, разобрался с обидчиками, переспал… и? Сегодня Катарина поедет куда — к себе или к нему? Она — мимолетная прихоть?

— Знаешь, от чего я в шоке сегодня утром была? Роберт в пять уже на работу уехал, а я еще в его квартире оставалась, ходила, думала, смотрела на все вещи, завтракала…

— От чего? — переспросила, потому что Катарина замолчала слишком надолго, погрузившись в мысли.

— Я так денег хотела. Защиты достатком. Комфорта, тепла, сытости. И вот оно, все это, а мне не надо. В смысле… вот будь на его месте реальный богач, и не квартира, а особняк, и машина не служебная, а своя, и не горячего молока с медом он мне принесет, а колье с бриллиантами — не надо. Уйду. К Викингу уйду, даже если его жизнь вверх дном перевернется и он будет вынужден жить в ледяной хибаре в Яблоневом, едва зарабатывая на еду. Мне он нужен, а не то, что за ним стоит. Веришь?

— Конечно. Ты ведь однажды ушла из комфорта, тепла и сытости ради себя. Ты не продаешься, Ката. Ты на самом деле — Волчица.

Она посмотрела на меня с признательностью. Тихо спросила:

— А вдруг он считает иначе?

— Не гадай. Не додумывай. Волнует что-то — задай этот вопрос, хочешь чего-то — скажи вслух. Ты что, собралась терзаться часами и днями в сомнениях?

Катарина оскалилась — то ли в улыбке, то ли в злости. Достала свой анимо и четырьмя решительными касаниями пальца к экрану отправила вызов. Кому — я догадалась через секунду и даже слегка струхнула, — а не наделала ли я глупостей, наболтав подруге такие советы?

— Роберт, я не хочу быть приходящей и одной из многих, если они есть, или были… не важно. Я тебя люблю, хочу жить вместе, хочу быть единственной, и не любовницей, а женой.

И побелела. Только это окончательно убедило в том, что Катарина не устроила розыгрыш для меня, сымитировав звонок. Качнуло — куда-нибудь сбежать с лавочки, это слишком личное, а я внезапно оказалась свидетельницей настоящего признания в любви. Третьим здесь не место! Поднялась, отошла, даже отвернулась. И через долгую паузу Катарина произнесла:

— Ладно.

Тихо, слабо, растратив все душевные силы на предыдущие слова. Когда я осторожно обернулась, увидела подругу согнутой пополам. Она обнимала свои ноги, уткнувшись в колени лбом и тряслась от слез, а ее анимо валялся у ботинок на тротуарной плитке. Мигнул затухающим экраном, переходя в режим «отбой» после звонка.

Я в тревоге подсела обратно, обняла за плечи, а девушка заплакала в голос. Навзрыд, со скулежом и всхлипами. Не зная, как помочь, я продолжала ее гладить по рукам и спине в утешение и отмахнулась от проходящей мимо женщины. Та, сердобольная, сменила линию своего хода и шагнула к нам: «Все хорошо?». Я закивала, попыталась благодарно улыбнуться за отзыв, и замахала руками. Женщина пошла дальше.

— Господи, что он тебе такого сказал? Из-за чего столько слез? Подруга?

Она только чуть успокоилась и оторвалась от коленок, как я не смогла удержаться от расспросов. Викинг разбил ей сердце? Катарина продышалась, утерлась желтым меховым рукавом, растерев красноту на одной половине лица и осторожно касаясь той стороны, где был синяк. Сипло сказала, заикнувшись на всхлипе:

— А ты д… думала, будет иначе? Я тоже тебя люблю. Собери, что нужно, на первые пару дней, я за тобой заеду. Остальное дома обговорим…

До меня не сразу дошло, что она напрямую передает слово в слово ответ Роберта.

— Катарина, будь ты проклята! И так реветь?! Я думала уже… плохое.

И она опять заплакала, безудержно, словно ребенок, не способный удержать эмоций. А я вспомнила и себя в истерике. И Юргена в лихорадке с красным румянцем на скулах, когда он делал свой решительный шаг к признанию. Обняла Катарину крепко, радуясь за нее. За ее настоящее и такое соленое счастье.

Утро

Сон снился легкий. Я даже во сне поняла, что все не по настоящему, и дедушки давно нет на свете. Вспомнила об этом и продолжала идти рядом с ним по улице Сольцбурга. Он такой большой, а я маленькая, держала деда за руку и морщилась от щекотки тополиного пуха, попадавшего на лицо.

— Мы далеко?

— Нет. Ножки устали, а, эльфенок?

— Чуть-чуть.

Кожа на ладони сухая, морщинистая, и пальцы прохладные от плохого кровообращения. У меня в сознании странно сливались несколько возрастов — и самый маленький, когда я не знала о таких вещах как «кро-во-об-ра-ще-ни-е», подростковый, когда я остро воспринимала слабость и нездоровье деда, тревожась за него, за каждый кашель и головокружение. И мое взрослое состояние, что сейчас, когда я знаю о его смерти.

— Я скучаю, дед.

— И я скучаю, Ириска. Но ты не переживай, это всем людям свойственно — скучать, печалиться, радоваться и смеяться. Всему есть место, всей радуге в сердце.

Я почти сравнялась с ним по росту. Поддерживала его под локоть, а не держала за руку, как маленькая. Откуда-то со двора закричали знакомое и обидное: «Костыль! Костыль со своим старым пердуном идет!».