Книга Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - Питер Акройд

Пивовары изобрели новое освежающее средство, которое способствовало более грациозному вращению колес промышленного прогресса. В 1722 году в пивоварне в Шордиче сварили первую кружку портера – темного горького пива, содержащего больше хмеля, чем солода. Новый напиток пришелся по вкусу лондонцам, привыкшим к сильным и ярким вкусам. Портер стоил дешевле, чем светлый эль, и стал первым сортом пива, который как нельзя лучше подходил для массового производства. К 1760-м годам продажи портера составляли почти половину всего рынка пива. Еще одним чудом техники, поразившим лондонских гурманов, были консервированный суп и мясные консервы, поступившие в продажу в 1814 году.

И все же центральное место занимала текстильная промышленность. Переработка шерсти, в отличие от производства хлопка, отставала по степени механизированности процессов, однако со временем ушел в прошлое домашний труд, при котором женщины и дети сортировали, чистили и пряли, а мужчины чесали и ткали. На смену ручному труду пришли механический челнок, прялка «Дженни» и чесальная машина. Новые городские районы, где размещались суконные мануфактуры, разрастались вокруг Лидса, Хаддерсфилда, Брадфорда и Галифакса, а старые города на юго-западе, где некогда процветали суконные промыслы, приходили в упадок. Разумеется, подобные изменения имели серьезные последствия. К примеру, нельзя не упомянуть о событиях 1802 года, вошедших в историю под названием «уилтширские бунты», во время которых стригальщики из Уилтшира громили машины в знак протеста. Неужели лишиться работы и отказаться от прежнего образа жизни справедливо и честно? Новые суконные фабрики воспринимались как огромные адские машины, а главная цель мануфактурщиков якобы состояла в том, чтобы уничтожить привычный, древний уклад, наняв рабочих, не владеющих традиционными ремеслами или, что еще важнее, не разделяющих традиционные ценности. Один чесальщик шерсти из Нориджа в пылу рабочего спора, обращаясь к своим работодателям, сказал: «Мы существа общественные и не можем жить друг без друга; так зачем же вы уничтожаете общину?» Удовлетворительного ответа на этот вопрос не последовало.

В этой связи неизбежно должны были возникать союзы рабочих для агитации за более удобные и справедливые условия труда в соответствующих отраслях. Разрушение заведенного уклада, а также попытки отменить давнюю практику обучения подмастерьев усугубили и без того неспокойную обстановку. Лестерское сестринское общество прях (Leicester Sisterhood of Female Handspinners) было основано в 1788 году и объединило 18 500 женщин, однако большинство рабочих, которые вступали в первые профсоюзы, были мужчинами, специализировавшимися на металлообработке; их целью выступала борьба с работодателями, стремившимися сократить заработную плату и увеличить рабочее время. Рабочие намеревались создать так называемый закрытый цех, то есть предприятие, куда на работу принимали бы только членов профсоюзов, что позволило бы бороться с нарушением прав трудящихся женщин и детей и искоренять любые формы дешевой рабочей силы. Когда производители муслина в Глазго попытались снизить цены на свой товар, в ответ начались бойкоты и организованное сопротивление. Уже в 1726 году парламентскому комитету стало известно о существовании клубов ткачей, в которые «допускались лишь представители данной профессии и у которых были собственные эмблемы и флаги, вывешенные у дверей их собраний».

В 1758 году ланкастерский суд присяжных выдал ордер на арест 19 старших ткачей, которых сочли старостами союза, объединявшего несколько тысяч представителей этой профессии. Они договорились собирать деньги «для поддержки тех ткачей, которые по приказу комитета должны были покинуть своих работодателей, а также ввели другие опасные или незаконные правила; старосты оскорбили и побили нескольких ткачей за то, что те отказались поддержать их план и продолжали работать; старосты подбросили несколько провокационных писем с угрозами тем работодателям, которые были против предложенных нововведений». Эти акции не только предвосхитили погромы на суконных фабриках в 1802 году и протесты луддитов[199] в 1811 году, но и стали предвестницами профессионального и организованного движения профсоюзов XIX века. Даже в последние десятилетия XVIII века рабочие предпринимали попытки нарушить дисциплину, подорвать организацию и ослабить связи в профессиональной среде.

Их примеру следовали и в других отраслях. Шляпники организовали «бессрочное объединение», как его назвал Фрэнсис Плейс. Ткачи объединились в Глостершире и Уилтшире, а чесальщики шерсти – в Лестершире и Йоркшире. К концу века к ним примкнули слесари, плотники, башмачники и маляры. Фабричная система несомненно служила первопричиной протестов и беспорядков; уже тогда она казалась огромной и со временем разрасталась все больше, создавая новый мир нищеты и эксплуатации.

Рабочие, по всей видимости, брали пример со своих работодателей, поскольку уже к середине XVIII века сталепромышленники Бирмингема, мануфактурщики, занимавшиеся производством гвоздей в Глостере, и владельцы булавочных мануфактур в Ноттингеме примкнули к тем фабрикантам, которые сформировали так называемые организации самопомощи, или, говоря без обиняков, объединения для сдерживания роста цен и зарплат.

В XVIII веке мятежи и уничтожение машин были не редкостью. Уже в 1719 году бунтующих шкиперов из города Ньюкасл-на-Тайне встретил отряд солдат и военный корабль. В 1726 году в западной части страны вспыхнули бунты – рабочие громили ткацкие станки, а в 1749 году демонстранты заблокировали работу шелкопрядилен, хлопкопрядилен и чугуноплавильных цехов. В 1768 году разъяренные рабочие уничтожили прялки «Дженни», а спустя десятилетие та же участь постигла и машины Аркрайта. Первый закон, ограничивавший распространение профсоюзов, – Акт о профессиональных объединениях (Combination Act) 1721 года – запрещал квалифицированным портным вступать в «объединения, целью которых является необоснованное повышение заработных плат и сокращение рабочего дня». Созданная правовая база при поддержке работодателей сделала свое дело, и к концу века были приняты еще более строгие законы в отношении профсоюзов. В труде «Положение рабочего класса в Англии» 1845 года Фридрих Энгельс заметил: «История рабочего класса в Англии начинается со второй половины XVIII века, с изобретения паровой машины и машин для обработки хлопка»[200].

Возможно, Энгельс неправильно истолковал символы социальных перемен в Англии и совершенно точно ошибся, рассматривая их на основе континентальных образцов: британская форма промышленного протеста не имела ничего общего с протосоциалистической резкостью агитаторов во Франции и Германии. В Англии это движение было более формальным, сдержанным и прагматичным; в некоторой степени оно основывалось на юморе и сарказме и подкреплялось глубоким уважением к государственным институтам.