Книга Брак с Медузой - Теодор Гамильтон Старджон

Она была здесь.

Коротко охнув, Гарлик выпрямился и вышел из-за кустов. Она повернулась в воде – увидела его и замерла, глядя на него огромными изумленными глазами.

Освобожденная, позволившая себе то, чего всегда тайно желала, без страха, сомнения и стыда купающаяся обнаженной в лесном озере, точно знающая, кто она и какое место занимает в матрице человечества, Саломея Кармайкл, освещенная солнцем, шагнула вперед и сказала:

– Привет, красавчик!

Глава двадцать восьмая

Так окончилось человечество в привычных ему земных границах; так подошел к концу существования коллективный разум одной-единственной расы, недолго сознававший многоликого себя и только себя. Конец наступил через несколько часов после того, как вертолет – тот же, что привез Саломею Кармайкл на озеро – прилетел за ней снова, а это произошло, едва Гарлик покинул место действия. За исчезновением Саломеи он стыдливо наблюдал из кустов. Когда вертолет скрылся, он медленно поднялся на ноги и вернулся обратно к озеру. Здесь сел, опершись спиной о дерево, и долго, не мигая, смотрел перед собой.

Все случилось здесь, на мягких мхах.

Здесь, рядом, лежала стопка одежды: чистая, мягкая, сияюще-алая, блестяще-черная, очаровательно-белая. И здесь произошло с Гарликом самое странное, что только могло произойти: более странное, чем явление Медузы, и автоматический завод в горах, и даже чем все это невероятное, немыслимое совпадение с его сном.

Самое странное было то, что, когда они легли вместе и она вдруг вскрикнула, он понял, что ей больно – и стал нежен с ней. Он был нежен и телом, и сердцем, и душой и на краткий миг растворился в этой нежности и позабыл себя. Ни жеваная резина, прилетевшая из космоса, ни даже огромное живое существо, охватывающее собою две галактики и половину третьей, не показались Гарлику такими чуждыми и невероятными, как этот прилив нежности. Должно быть, крохотное зернышко нежности всю жизнь спало где-то в глубинах его почвы; но доселе Гарлик не встречал ни единого существа, большого или малого, способного отогреть это зерно, заставить его дать побег и зацвести. А теперь побег пустился в рост, взломал ему грудь и выбрался под солнце; и Гарлик, изумленный, потрясенный, измученный, как никогда в своей полной превратностей жизни, ничего не мог с этим поделать.

Он снова скорчился под деревом и смотрел на озеро, на мох, на место, где лежало красное, и черное, и белые кружева, и спрашивал себя, зачем убежал? Зачем позволил ей уйти? Нежность бурлила в нем и сейчас – но не на что было ее излить; не было больше никого и ничего в целом свете, к чему Гарлик мог бы ощутить нежность.

Он зарыдал.

Слезы у Гарлика всегда текли легко – привычное выражение гнева, страха, унижения, досады. Однако сейчас то были совсем другие слезы. Трудные, болезненные, невыносимые. Неостановимые. Гарлик рыдал, распростершись на моховом ложе, так, словно сердце его разрывалось, рыдал, пока не истощил силы; а потом уснул, и его сознание погрузилось во тьму.

Глава двадцать девятая

Что может двигаться быстрее света?

Встань-ка, дружок, рядом со мной на склоне холма, подними глаза на темное небо, испещренное крапинками звезд. Какие звезды ты знаешь? Полярную? Хорошо. А вон та, яркая, видишь – Сириус. Взгляни-ка на них по очереди, на Полярную и на Сириус. Теперь быстрее: Сириус, Полярная. И еще раз: Сириус, Полярная.

Каково расстояние между ними? В книжках пишут, тысячи световых лет. Сколько именно? Какая разница: просто очень много. Но сколько времени потребовалось тебе, чтобы перевести взгляд с Полярной на Сириус и обратно? Секунда? В следующий раз – полсекунды, а дальше, может быть, одна десятая?.. И ведь нельзя сказать, что ничто, совсем ничто не путешествовало между ними. Ты переносил с одной на другую свое внимание, свое зрение.

Теперь ты понимаешь – точнее, начинаешь отдаленно понимать, – что значит странствовать от звезды к звезде, если тебе дано переселяться из разума в разум.

Этим-то путем, по этой тропе шла Медуза вплоть до своего брака с человечеством.

Во всей истории человечества самый важный момент (не считая смерти) – момент оплодотворения, слияния сперматозоида с яйцеклеткой. Однако сей великий акт не сопровождают ни знамения, ни празднества: он совершается во тьме и в молчании, и знают о нем лишь те бессознательные сгустки плоти, что непосредственно в нем участвуют.

Но не так было теперь! Никогда прежде и никогда после миг оплодотворения и слияния не был отмечен таким торжеством. Едва преображенный сперматозоид Гарлика проник в гостеприимную яйцеклетку человека – в ту же микросекунду Медуза, вся, целиком, ринулась из бесконечного пространства за ним, нацелив себя на человечество, словно убийственный гарпун: все ее «Я» устремилось на Землю, чтобы покорить, подчинить, заполнить собою, превратить в свою ложноножку, в новый орган ее безмерно огромного тела.

Если уподобить рывок Медузы гарпуну – надо сказать, что этот гарпун попал в кипящее жерло вулкана.

У Медузы не было и стотысячной доли секунды, чтобы понять, что произошло. Она не умерла – точнее, умерла не в большей мере, чем погибло бы человечество в случае ее победы. Тогда человечество стало бы одним из «лиц» этого безграничного создания. А теперь…

Теперь безграничным созданием стало само человечество. Выплеснулось, распространилось, заполнило собою самые отдаленные уголки двух галактик и половины третьей. Смерть? О нет: Медуза была жива, как никогда ранее, жива совсем новой жизнью. Ее рабы получили свободу и объединились в свободное содружество: индивидуальность теперь почиталась и приветствовалась, сверкала и пела, и место жесткого «должны» заступило живое, свободное «хотим».

Таков был вклад во вселенную человечества – расы, доказавшей, что разум может принадлежать индивиду, а индивиды способны договариваться и сотрудничать, и не превращаясь в улей. Откуда Медузе было это знать? Тысячи и тысячи видов и культур по всем известным ей галактикам демонстрировали технический прогресс не хуже земного, однако состояли из индивидов, чей личный разум не превосходил разум лемура или термита. И все, созданное на Земле руками человека, вполне могли бы возвести и крысы, будь у них мотивация и управление из единого центра. Как Медузе было догадаться, что человечество чем-то отличается от суперкрысы?

Человечество преодолело барьеры языка и индивидуальной изоляции на собственной планете – а теперь преодолевало барьеры между видами, безбрежные расстояния в космосе. Теперь итальянцу Гвидо была доступна не только вера Мбалы, но и симфонии кристаллов темных планет в созвездии Змееносца. Шарлотта Данси не только разговаривала с мужем, чей корабль стоял на якоре в Хобарте, Тасмания, но и вместе с ним любовалась восходом тройного солнца в великой Туманности Ориона. Не только на Земле один человек мог теперь разделить с другим само свое бытие; оба они, быть может, вместе со своим ребенком могли переселиться в разум древнего холоднокровного мудреца, ползающего по каменистой планете с ядовитым паром вместо воздуха, или с почти бесплотными созданиями парить в верхних слоях атмосферы какой-нибудь неслыханной планеты.