Книга Пылающий мост - Виктория Угрюмова

Так или иначе, жизнь постепенно вошла в прежнюю колею. А Каэ с ужасом и тревогой думала о том, какие еще потери придется пережить, прежде чем мир снова обретет покой и счастье.

В тот ясный солнечный день – впрочем, именно такие дни чаще всего случались в Сонандане – Магнус и Астерион долго возились с каким-то чертежом, а затем скрылись с глаз долой и где-то пропадали до самого вечера. За множеством дел их отсутствие не было по-настоящему замечено. И задумались над этим незначительным происшествием немного позже.

Каэтана проснулась оттого, что ее комнату заливал нестерпимо-яркий свет. Она протерла глаза, но оказалось, что смотреть просто невозможно. Тогда она прикрыла их рукой и так вышла на ступени храма. Со всех сторон уже бежали сюда жрецы, слуги, воины и все ее друзья. Интереснее всех было наблюдать за Нингишзидой. И хотя из-за слепящего света не было видно выражения его лица, сама его поза и энергичные жесты уже говорили о многом. Рядом с Каэ оказался вдруг Барнаба, хрустя коржиком, – ей иногда казалось, что толстяк воплотился вместе с этим лакомством и теперь оно никогда не закончится, будучи частью его тела.

– И что это за пожар?

– Кто его знает... Какое-то очередное явление, сейчас поймем.

– Но хоть не враги?

– Нет, злом тут и не пахнет. Просто что-то непонятное, хотя и до боли знакомое.

– Кажется, я узнаю! – взвизгнул Барнаба.

– Ну...

– Э-э-э, нет. Ты сама узнай, – пропел толстяк. – Тут главное – получить море удовольствия.

Каэтана собиралась продолжить эту поучительную беседу, но не вышло. Свет вспыхнул с новой силой, и громовой голос потряс все окрестности:

– Придите и внемлите! Я явился на эту темную и тусклую землю, дабы даровать вам свет! Падите же к моим ногам и трепещите!

Последнее слово как-то особенно раскатисто получилось у этого неизвестного оратора, и эхо еще долго перекатывало его по соседней роще.

– С ума сойти, – сказала Каэтана. – Что это за чушь?

– Это только начало, – ехидно заметил Барнаба, – цветочки, так сказать. А дальше будет веселее и занятнее.

– Спасибо, вот уж утешил так утешил.

– По мере скромных сил стараюсь, – потупил сразу четыре глаза разноцветный чудак.

Свет немного потускнел, поутих, давая собравшимся возможность рассмотреть говорившего. Надо признать, что смотреть и впрямь было на что; сверкающая расплавленным золотом колесница стояла посреди храмовой площади. Она была запряжена столь же ослепительными золотыми грифонами – существами неземной красоты и грации. И колесница, и грифоны были больше нормального размера, но не гигантские. Даже речи не могло быть о том, чтобы сравнить их с Драконами или Змеем Земли.

На колеснице возвышался юноша.

Подобно Тиермесу, тело которого отливало ртутью, он был словно подсвечен изнутри солнцем. Кожа его янтарного цвета казалась теплой и шелковистой на ощупь. Волосы спускались ниже лопаток, так что с первого взгляда его можно было принять и за юную женщину, но это заблуждение тут же развеивалось, когда взгляд падал на его могучие плечи, мускулистые руки и узкие бедра. На юноше была золотистая, искрящаяся туника и высокие, по колено, сандалии. Он опирался на длинное копье с огненным наконечником. Голову украшал сияющий венец с семью высокими зубцами.

– Падите ниц! – снова загрохотал он, видимо вдоволь насладившись произведенным эффектом. – Придите под мою длань, и стану я защитой и опорой вам, бедным и сирым! Вернулся я, услышав ваши моления...

Тут ослепительный колесничий немного приутих, потому что не было что-то слышно восторженных криков толпы. Никто не бесновался от счастья и даже просто не радовался. На площади перед Храмом Истины царила гнетущая тишина, нарушаемая только шорохом золотых крыльев грифонов.

И в этой звенящей тишине внезапно раздался насмешливый и не менее звучный, чем у колесничего, голос:

– Совсем ошалел братец Кэбоалан! Одичал вдали от родины. Однако сколько величия!

* * *

– Я вернулся, как только смог, – рассказывал Солнечный бог спустя несколько часов, сидя за накрытым. столом в резиденции татхагатхи.

Тот уже и не удивлялся своим гостям, привычно говорил любезности и выяснял гастрономические предпочтения новоприбывшего бессмертного. Оказалось, что Аэ Кэбоалан вовсе не такой уж страшный и нелепый бог. Просто за много тысячелетий он отвык разговаривать со своими приверженцами; да, собственно говоря, тысячи лет назад все было совсем иначе. Каэтана ввела новые правила общения с людьми, и Солнцеликому пришлось быстро подстраиваться под них.

После третьего бокала знаменитого зеленого, столь высоко ценимого Тиермесом, у него стало неплохо получаться.

– Война, говоришь, – обратился он к Каэтане. – Печально. Но никуда не денешься. А что Барахой?

– Нас не интересует, что думает по этому поводу Барахой, – прервал его Траэтаона.

– Но ведь что-то он все равно думает, – лукаво заметила Каэ.

– Дорогая! Ты уже простила его? – изумился Вечный Воин. – Вот уж не думал, что ты сможешь найти оправдание его поступку!

– Так что, что он сделал? – вмешался Кэбоалан. – Вы учитывайте, пожалуйста, что я абсолютно не осведомлен в ваших делах. Кажется, я отсутствовал даже дольше, чем предполагал.

– Наш драгоценный верховный владыка, все еще погруженный в мировую скорбь по себе, любимому, не придумал ничего лучшего, чем в канун войны поселиться в другом мире – более удобном, более дружелюбном и гораздо менее опасном, – сердито сказал Траэтаона. – Это предательство. Если он не знает, как это называется, то я ему объясню, – пре-да-тель-ство, – произнес он по слогам. – И мне странно, что Каэ говорит об этом так, словно простила его.

– Не то чтобы простила, но думаю, что кое-что изменилось. Не у меня, не у нас – у него...

– Ты что-то скрываешь?

– Нет, нет, совсем ничего. – Она подняла руки ладонями вверх, словно сдавалась. – Да и вообще речь сейчас о нашем Солнцеликом.

Аэ Кэбоалан пристально разглядывал Богиню Истины, хмурился.

– А ты совсем-совсем другая. Так изменилась, что я бы тебя, наверное, и не узнал. Даже если бы встретил. У тебя изменилась сущность, внешность, взгляд...

– И... – подбодрила его Каэтана.

– И знаешь, так мне нравится больше.

– Так это же прекрасно!

Солнцеликий некоторое время хмурился и морщился, стараясь уложить в памяти все новости, лавиной обрушившиеся на него после столь продолжительного отсутствия. Наконец в путанице мыслей, одолевавших его, ухватил одну ниточку.

– Каэ, дорогая, – обратился он к Богине Истины. – Если тебе не трудно, покажи мне этот великий талисман, ради которого ты совершила такое далекое путешествие и потратила столько сил.