Книга Андерсен - Шарль Левински

Я пускаюсь на поиски своей могилы.

271

Парк не сказать что большой, но и не маленький. Достаточно большой, чтобы в нём можно было заблудиться. Достаточно маленький, чтобы снова найти обратный путь.

Я чувствую себя здесь хорошо.

Пахнет свежескошенной травой, но нигде не видно, чтобы садовник оставил неряшливые следы своей работы. Хорошие люди. Может быть, они до сих продолжают следовать моим указаниям. Не думаю, что здесь многое изменилось с моего времени. Кажется, к этой части своего наследства Косма не проявил никакого интереса. Он не сажал клумбы. Не устанавливал в парке скульптуры. Это не в его духе.

Всё открыто и доступно. И всё-таки заведено так, чтобы никто не мог проникнуть со стороны.

Надёжно.

Когда они мне тогда вручали орден, который мне никогда нельзя было носить открыто, в удостоверении значилось: «За беспокойные усилия». Притом что беспокойность – не то качество, которое заслуживает отличия. Вот его противоположность – да. Спокойствия достичь куда труднее. Я всегда мечтал найти место, где мог бы обрести покой. Чтоб больше никаких тайн, требующих раскрытия. Никаких неожиданностей.

Дорожки кажутся мне знакомыми, хотя я здесь впервые. Впервые после того, как умер.

Вот это место мне подходит.

Я могу понять, что мне хотелось здесь упокоиться.

Единичные деревья, кусты. Кажется, попавшие в этот ландшафт случайно. Таки должно быть: действовать по строгому плану, но так, чтобы никто этот план не заметил. Спрятаться за своим произведением. Стать невидимым.

На тропе похрустывают камешки под подошвами. Шаг в сторону – и я уже неслышен.

Единственная полянка огорожена. И тоже свежескошена. Выгон для лошадей?

Или?..

Да разумеется. Коровы. Я держал коров, чтобы самому их время от времени доить. Подходящее хобби для человека, который начал своё дело с молока и сливочного масла.

Они пахнут так честно, когда утыкаешься головой в их бока.

После моей смерти их продали. Свезли на бойню. Казнили.

Ну-ну.

Неизбежная убыль войны – практичное понятие.

А меня закопали. Но где?

272

Я мог бы обыскать парк. Не такой уж он большой, чтобы не проделать это в разумный срок. Можно было бы разделить его на план-квадраты и все их обойти один за другим. Но так бы действовал чужой. Тот, кто не сам подбирал себе место погребения.

Я должен найти это место в себе самом.

Я не лежу зарытый между кустами, в этом я уверен. Мне слишком много времени пришлось провести в тюремных каммерах.

Но я бы и не стал выставлять свою могилу на самом виду. Я всегда чувствовал себя лучше всего на заднем плане.

Ягнёнок-беее однажды показал нам стенд с разными типами захоронений. Могилы египетских царей. Тадж-Махал. Гробницу монастырской церкви со штабелями черепов. И так далее. Люди многое перепробовали, чтобы продолжить жизнь после смерти. Не хотели быть забытыми и не знали, что речь идёт только о том, чтобы забыть самого себя.

Мои одноклассники были восхищены могильными курганами. Тяжёлые обломки скал, делающие героем всякого, кто под ними погребён. Я делал вид, что согласен с ними, но мне куда больше нравились неприметные холмики. Они так естественно вписываются в ландшафт, что можно иметь их перед носом и всё-таки не заметить.

Тумулус. Слово всплыло в моей памяти как воздушный пузырёк в воде.

Здесь в парке есть один-единственный холм. Едва приметное возвышение. Вполне представимо, что он насыпан искусственно. Что я велел его насыпать.

Для себя.

Никакого надгробия. Никакого «Здесь покоится Дамиан Андерсен». Никаких дат.

Но маленькая пирамида из грубых камней. Которые наслаивают друг на друга на краю пашни, когда плуг выворачивает их из земли. Или используют для маркировки, между двумя межами.

Разумеется.

Вот он.

Те же камни, которые тогда послужили мне в качестве тайника. Для жестяной банки, полной золотых монет. Тайник, судя по всему, сохранился. В противном случае я бы не распорядился перевезти эту пирамиду сюда. Как памятник, который никто не опознает в качестве такового. Кроме того, кто прожил мою жизнь. Для всех других это просто нагромождение обломков. Так, значит, вот где я лежу.

273

Я стою у своей могилы, и у меня странное чувство, будто от меня здесь что-то ожидается. Некая церемония.

Глупость, разумеется. Это всего лишь могила.

Ни одного цветочка. Может, я потребовал этого в своём завещании, или кто-то просто не додумался их здесь посадить. Здесь растёт обыкновенная трава, тоже свежескошенная. Надо мной растёт трава.

Не зеленее ли она оттого, что я её удобряю? Мне хотелось бы заметить разницу, но её не было.

После стольких лет от меня там мало что осталось. Черви уже ищут себе пропитания где-то в другом месте.

Исследователь, который через сто лет отроет мои кости, не сможет сказать, кому они когда-то принадлежали. Может, он удивится, не найдя левую кисть. Но это не станет той загадкой, которая будет занимать его долго.

Дамиан Андерсен больше не существует. Я наклоняюсь и кончиками пальцев поглаживаю короткую траву. Садовники по-настоящему тщательны, в траве не осталось ни одного срезанного стебелька. И это хорошо. Если хочешь, чтобы что-то исчезло, все следы нужно тщательно устранить.

Хотел бы я знать, как я умер. Есть столько возможностей. Человеческое тело – нестабильная конструкция.

Я становлюсь на колени. Не из набожности. Я лишь хочу быть ближе к себе.

«Вы должны говорить с Богом», – всегда наставлял нас Ягнёнок-беее. Он был идиот.

Иногда, особенно ночью, можно было услышать, как они в своих камерах беседуют с кем-то отсутствующим. Которого не было. С матерью. С сыном. С Богом. Человек не выносит, когда ему вообще не с кем перемолвиться.

Я прикладываю ухо к земле.

Там никого.

Когда она нашла меня, я лежал, простёртый на своей могиле. Не знаю, поверила ли она, что мне хотелось лишь глотнуть свежего воздуха, что я заплутал в парке, что я упал в обморок. И потом заснул. Меня не заботит, поверила ли она мне.

«Мне уже опять хорошо», – сказал я.

Она вкатила с улицы мой велосипед. «Можно ехать?» – спросила она.

«Да, – сказал я. – Я могу ехать».

Она рада, что я снова исчезну. А я рад, что побывал здесь.

274

Кровь – интересная субстанция.

В пункте проката велосипедов они были так впечатлены моей повязкой на голове, что даже не потребовали денег за сломанное крыло. Они хотели знать, где произошёл несчастный случай.