Книга Андерсен - Шарль Левински

К моей вилле.

268

Гаревая дорожка. Боковая дверь.

Голое помещение, в котором пахнет чистотой. Бельевые верёвки с прищепками. На полу слив для воды. Она опрокидывает вверх дном бункер для белья и подталкивает меня к нему. Я сажусь.

«Идёт?» – спрашивает она.

«Идёт», – говорю я.

Она медлит, прежде чем уйти. Наверное, за перевязочным материалом.

Два маленьких окна. Зарешёченные. Причудливо витые прутья. Фасад, должно быть, хорошо выглядит снаружи. Из окна видна грядка с приправами. Позади неё растут туи. Это и всё, что видно в парке.

Я бы поразглядывал подольше, но не могу знать, как скоро она вернётся. Снова сажусь на бункер. Капаю кровью на пол. Когда она возвращается, я не поднимаю головы.

Она не забыла и тазик с водой, и губку. Вода, которой она обмывает мне лицо, пахнет ромашкой. Женщина, привыкшая убирать грязь за другими. И повязку она накладывает очень ловко.

«Вы кружит голова?» – спрашивает она. Я прилагаю усилия, чтобы не рассмеяться над её формулировками. Да, я кружу голову.

«Нет, – отвечаю я, – голова у меня не кружится». Пока нет. Я приберегаю эту возможность на потом.

«Я звонить машина больница»; – предлагает она.

Большое спасибо; но в этом нет такой уж необходимости. Действительно нет. Если бы мне ещё позволили немного посидеть?

Позволили. Естественно. Кто откажет в просьбе при таких обстоятельствах?

«Пить?»

Почему бы нет. Я кивнул.

«Принести вода». Дверь; через которую она вышла; ведёт; должно быть; к хозяйственным помещениям. Может; к кухне. А оттуда…

Терпение.

Поначалу я остаюсь сидеть; подперев голову обеими руками. Я ведь упал с велосипеда; и мне надо прийти в себя. Таращусь на пятна крови на плиточном полу.

Она приносит воду на серебряном подносе. Наверное; здесь так принято. Я уверен; что такой обычай ввёл Косма. Я никогда не придавал значения всем этим прибамбасам.

Я залпом выпиваю стакан и слабым голосом прошу ещё.

«Идёт?» – спрашивает она.

Да; идёт. Всё идёт так; как я запланировал.

269

Кроме неё здесь никого; это очевидно. Иначе бы она привела кого-то на помощь. Она; вероятно; смотрительница; которая должна всё содержать в порядке; пока не вернётся хозяин дома. Ей неуютно в моём присутствии. Не то чтобы она боялась; для этого я выгляжу слишком беспомощным. Но она не знает; как ей себя вести. Должно быть; ей строго приказано никому не открывать. С другой стороны; не оставишь же раненого человека просто лежать на улице.

В таких ситуациях люди благодарны; когда им дают чёткие указания. Большинство людей предпочитает получать приказы.

«Мне надо немного отдохнуть, – говорю я, когда она возвращается с водой. На сей раз целый кувшин, без серебряного подноса. – Может быть, с четверть часа. Или половину. Я не помешаю, а потом сновауйду».

«Правда нет доктор?» – ещё раз спрашивает она.

Нет, правда нет.

Содержимое кувшина я аккуратно вылил в слив. На полу не осталось следов воды. Должно выглядеть так, будто я всё выпил, поэтому мне срочно понадобилось в туалет. Это моя отговорка, чтобы немного осмотреть дом.

Мой дом.

Часть дома, отведённая для персонала, совершенно безвкусная. Не бедная, но как на фабрике. Безличная.

На одной стене андерсеновский календарь, какие они раздают в своих филиалах на Рождество. Для каждого месяца другая картинка ЭТО Я. Это я Андерсен. Это я Андерсен. Это я Андерсен.

Моего фото среди них не было.

Кухня огромная. Иногда, как я читал, Косма ангажирует какого-нибудь звёздного повара и устраивает большой званый ужин. Список гостей всякий раз нашпигован знаменитостями. Несмотря на его тщеславие, журналистов и фотографов сюда в виде исключения не допускают. Я подозреваю, что это пиар-стратегия. Скрытое всегда интересно. Некоторые люди, ходят слухи, готовы заплатить большие деньги, чтобы оказаться в списке гостей. Я бы не потратил ни цента на такой званый вечер. Мой сын – неинтересный человек.

Надутый и тщеславный.

Холодильник почти пуст. Молоко. Маргарин. Сыр ломтиками. Если это запасы смотрительницы, то она мне симпатична.

Самой её и след простыл.

На буфете в стакане с водой плавает одинокая роза.

Кухня – как шлюз от скупости в роскошь.

В чванство.

270

В проходе, ведущем к жилым помещениям, Косма вывесил свои собственные портреты. Увеличенные фотографии, вставленные в рамы. Большинство этих фотографий я уже знаю из интернета. Косма с канцлершей. С Миком Джаггером. За рулём гоночного автомобиля. Как будто он беспрерывно вынужден подтверждать собственную важность.

Он разочаровывает меня всё больше.

Я обнаруживаю клозет, но тут же снова закрываю дверь. Ведь я только потому слоняюсь по дому, что пока не нашёл туалет.

Ванная. Позолоченные краны.

«Единственный, кому позволительно задирать нос, это брадобрей, который скоблит вам подбородок», – говаривала моя мать.

Не могу себе представить, чтобы это я распорядился так обставить дом. У меня никогда не было столько денег, чтобы я не счёл расточительством мраморные полы.

Жаль, что я уже умер. А то бы я лишил его наследства.

Я иду по комнатам и нигде не нахожу ничего, что бы напоминало обо мне самом. Хотя он в отъезде, всюду стоят роскошные цветочные композиции. Всё превосходно и всё искусственное. Когда Косма унаследовал дом, он, как видно, пригласил дорогого интерьерного архитектора и предоставил ему свободу действий. «Деньги не играют роли», – сказал он.

Я бы так не жил.

Картины на стенах, скупленные на аукционах. Выглядят так, как и должны выглядеть такие картины. Мне нравится только один ландшафт. Эта картина напоминает мне о разговоре, при котором я тогда присутствовал. Разница между Моне и Мане.

Бабушка была оригинальной женщиной. Она была мне действительно симпатична. Жаль, что она начала меня опознавать.

Ту японскую картину-свиток, что в брошюре висит за моим письменным столом, я так нигде и не обнаружил.

Незачем задерживаться здесь дольше. Я ничего не потерял в этих помещениях. Вот в буквальном смысле: я не могу здесь найти ничего своего.

В салоне был широкий оконный фронт, ведущий на веранду и к парку. Если меня там застукает смотрительница, я смогу ей сказать, что мне понадобился глоток свежего воздуха. После несчастных случаев с сотрясением головы тошнота – естественное следствие.

Погода ещё жаркая, и стеклянная дверь наружу стоит нараспашку.