Книга Апостол зла - Фрэнсис Пол Вилсон

— Куда мы? — спросил он, когда она запихивала его на переднее сиденье своей машины.

Она быстренько обежала вокруг и села с другой стороны за руль.

— Кофе пить.

— Не хочу кофе.

— Эв, мне надо, чтоб вы протрезвели. Я должна рассказать вам о некоторых вещах, но не могу, когда вы так нагрузились.

Он неуверенно взглянул на нее.

— Вы что-то хотите мне рассказать? Раньше вы мне ни когда ничего не рассказывали.

Эти простые слова застали Лизл врасплох. Их справедливость задела ее глубоко, до пронзительной боли. Она улыбнулась ему.

— А сегодня все изменилось, вместе со многими другими вещами.

— Тогда ладно. Давайте пить кофе.

Она поехала в кофейню на Гринсборо-стрит и заскочила внутрь, оставив Эва ждать в машине. Купила две большие порции кофе, поспешила назад, а когда вернулась к машине, Эв храпел. Попробовала растолкать его, но он отключился намертво.

Ну, что теперь?

Можно отвезти его домой, но втащить по лестнице не удастся. То же самое и с ее домом. Хорошо бы, Уилл был здесь.

Она открыла свою картонку с кофе и отхлебнула немножко. Внутри разлилось приятное тепло. Становится холодно, она слишком легко одета. Так же, как Эв. Единственное, что остается, — ездить по кругу с включенным обогревателем, чтобы он не замерз, пока не проснется.

Этого момента она боялась. Потому что придется решать, много ли следует рассказывать Эву. А до тех пор надо вести машину.

Она включила мотор и направилась к скоростному шоссе.

Глава 27

Манхэттен

Билл с нетерпением ждал, когда старик выйдет из спальни жены. Она явно очень больна. Так больна, что ей требуется круглосуточная сиделка. Вейер, кажется, достаточно состоятелен, чтобы позволить себе это. Билл не знал ничего о нынешнем положении с недвижимостью в Манхэттене, но сообразил, что квартира на верхнем этаже с видом на Центральный парк, вроде этой, стоит недешево.

По дороге из Куинса Билл поведал Аугустино и Вейеру все — начиная с того, что он делал в канун Нового года, и кончая тем, как Раф Лосмара сказал, что Дэнни все еще жив в могиле.

Детектив подошел к стоящему у окна Биллу, который смотрел вниз на пустынные, украшенные иллюминацией дорожки, извивающиеся в темноте Центрального парка.

— Знаете, отец, я, наверно, все время на ваш счет ошибался.

— Не называй меня «отец», — сказал Билл. — Я больше не священник. Меня зовут Билл.

— Ладно, Билл. Называй меня Ренни. — Он вздохнул. — Я столько лет думал про тебя всякие жуткие гадости.

— Вполне понятно.

— Угу. А теперь думаю всякие жуткие вещи насчет этого типа Лосмары и того, что я сделал бы с ним и с его сестрицей — потому что, по-моему, правосудию тут делать нечего.

Билл оглянулся на спальню, услышав высокий визгливый голос, произнесший несколько английских слов вперемешку с фразами на каком-то другом языке, похожем на восточноевропейский.

— Прямо как миссис Дракула, — заметил Ренни, — в ночном кошмаре.

И тут в гостиную вернулся Вейер. Устроился в кресле и указал Биллу с детективом на стоящий перед ними диван.

— Прошу прощения за задержку, — извинился он, — прежде чем начинать разговор, я хотел убедиться, что сиделка в своей комнате, а моя жена спокойно устроена на ночь.

— Она плохо спит? — спросил Билл, больше из вежливости, чем из подлинного интереса.

— Да. Она путает день и ночь.

Билл вздрогнул, заметив у своего локтя телефон.

— Он больше не будет вас беспокоить, — заверил Вейер. — Но давайте вернемся к нашему молодому человеку из Северной Каролины. Вы говорите, он называет себя Лосмарой?

— Да. И это анаграмма Сары Лом, женщины, которую, как я вам рассказывал, я встречал пять лет назад.

— И оба — анаграммы другого имени. — Он устало улыбнулся и покачал головой. — Все в игрушки играет.

— Какого другого? — спросил Аугустино, сидевший на диване справа от Билла.

— Расалом.

— Что это за имя такое?

— Очень древнее.

— Это что, их фамилия? — спросил Билл.

— Чья? — Старик выглядел удивленным.

— Рафа и его сестры.

— Нет никакой сестры. Только один Расалом. В определенных рамках он может принимать разное обличье. Та, что называла себя Сарой, и тот, что называет себя Рафом, — одно и то же лицо.

— Нет, — сказал Билл, закрывая глаза и откидывая назад голову. — Этого быть не может.

— Но почему этого не может быть? После всего, что случилось с пустым насквозь Гербертом Ломом, с Дэнни, почему не поверить в этот нехитрый трюк?

Он открыл глаза и посмотрел на Вейера.

— Это лежит за пределами нашего понимания, да?

— Это лежит за пределами всякого понимания, — сказал Вейер.

— С кем мы имеем дело?

— С Расаломом.

— А кто это, черт его подери? — вмешался Аугустино.

Вейер вздохнул.

— После того, что вы оба видели нынче ночью, я полагаю, вы готовы поверить. Это история очень длинная, а я очень устал, так что изложу ее вам покороче. Расалом некогда был человеком. Рожденным много веков назад. Расалом даже не настоящее его имя, но он принял его и использует с тех пор в разных своих воплощениях. Столетия назад, будучи юношей, он отдал себя во власть силы, враждебной всему, что мы считаем добрым, достойным, разумным. Он стал средоточием запредельного зла, всего темного и враждебного человечеству. Свою мощь он черпает из самого дурного, что в нас есть. Стоит, как плотина, в потоке людской подлости, продажности, разврата, порочности и коварства и черпает из него мощь.

— Мощь? — переспросил Билл. — Что это значит?

— Мощь и власть, которые позволяют ему все изменять. Изменять мир, превращая его в место, наиболее подходящее для силы, которой он служит.

Билл услышал рядом недоверчивое сопение Аугустино.

— Ладно, бросьте. Я хочу сказать, все это похоже на дурацкую сказку.

— Уверен, вы произнесли то же самое, когда ваш друг священник заявил, что мальчик, похороненный пять лет назад, жив.

— Угу, — сказал Аугустино, медленно кивая и передергиваясь. — Тут вы попали в точку. Но все равно это смахивает на игру для «Нинтендо». Ну, знаете, надо остановить Злую Ящерицу, пока она не добралась до Кольца Власти и не принялась править миром. Что-то в этом роде.

— Да. Только здесь не игра, — заметил Вейер. — Вы никогда не задумывались, почему подобные игры и сказки всегда столь привлекательны, почему они возникают снова и снова, завораживая одно поколение за другим?