Книга Танец паука - Кэрол Нелсон Дуглас

Король Людвиг I (1846)

Десять лет пролетели с тех событий, что связывают Лолу Монтес с Баварией, но злоба неусыпных иезуитов так же горяча, как тогда, когда они впервые накинулись на нее… Я вынуждена была бежать, но разъяренные банды австрийских иезуитов настигли меня.

Лола Монтес. Автобиография

Десять лет я пряталась на другом континенте, прежде чем смогла открыто и честно рассказать о махинациях иезуитов и ультрамонтанов в Баварии.

Те, кому не доводилось жить под пятой у папы, смеялись, услышав сигналы тревоги, что я подавала. Я обвиняла иезуитов в том, что они распространяют обо мне грязные и скандальные сплетни, дошедшие аж до самой Америки, а люди считали, что это сюжет из моих пьес, но не реальной жизни.

Еще до того, как отправиться в Баварию, я слышала истории о претензиях иезуитов на власть в правительствах и королевских домах Европы.

После того как меня изгнали из Берлина и Варшавы, из Баден-Бадена и Эберсдорфа – однажды просто за то, что, демонстрируя свои танцевальные таланты, я закинула ногу на плечо какому-то джентльмену, – я вернулась в Париж, место моего обреченного романа с Дюжарье.

Именно там я впервые услышала об Обществе Иисуса и его политических махинациях, из-за которых общество попало под запрет в нескольких европейских странах. Франция была бы католической страной, если бы кровавая революция пятьдесят лет назад не сделала из нее целиком и полностью светское государство.

Но католиков и протестантов в большинстве европейских стран было поровну, а реформации все еще сопротивлялись. В Париже я то и дело слышала о том, какие разворачивались баталии. Раз католическое население было в первую очередь предано папе «за тридевять земель», то ни одно правительство не могло быть спокойно.

Иезуитов подвергали серьезной критике на лекциях в Коллеж-де-Франс. Газеты по всей Европе в деталях расписывали планы иезуитов по подрыву государств, свержению королей и правительств и уничтожению тех, кому хватило смелости противостоять им.

Во Франции, в Испании, во многих германских государствах иезуиты были скрытой политической силой, которая противодействовала национализму и либерализму.

В Париже, городе моей утраченной любви, ко мне втайне обращались члены этого презираемого мной ордена, желавшие, чтобы я помогла им обратить в их веру одного русского аристократа, которого я близко знала. Может, в моих жилах и течет испанская кровь и от меня можно ожидать сочувствия ко всем католическим орденам, но меня нельзя использовать в такой игре. Я сообщила французскому министру иностранных дел об этом заговоре, затеянном с целью повлиять на взаимоотношения Франции и России, и в этот раз изгнали иезуитов, а не Лолу.

Но я заплатила дорогую цену за патриотизм в той стране, где сейчас нахожусь. Иезуиты поклялись в вечной мести, а кто знает этих католиков, что для них означает «вечная»…

Во время второго пребывания в Париже я не могла забыть, как трагически окончилось первое – я говорю о смерти Дюжарье.

В конце марта 1846 года меня пригласили в качестве свидетеля в суд над убийцей Дюжарье, Боваллоном.

Мать моего любимого и его шурин возбудили дело. Толпы зевак преградили вход во Дворец правосудия, когда приехали отец и сын Дюма и я. После кровавой революции Париж стал городом толп.

Дело простое: Дюжарье, неискушенный в дуэльных вопросах, был вызван более сильным соперником на поединок. Он был настолько беспечен, что выбрал не то оружие, которое могло дать ему преимущество, то есть не шпагу, а пистолет. В суде я рассказала, как, понимая, что стреляю лучше, умоляла его позволить мне занять его место. Но он и слушать не хотел. В то ужасное утро он выстрелил в Боваллона и промахнулся, но, как честный человек, остался стоять, пока блестящий стрелок Боваллон медленно прицеливался, намереваясь именно убить.

Когда я отправилась в суд, то облачилась в черное шелковое платье, черную вуаль и накинула черную кашемировую шаль. Впоследствии меня стали называть Женщиной в черном.

На свидетельской трибуне мне дали окровавленную одежду Дюжарье и пистолеты с той злополучной дуэли. Если бы я была в той одежде и стреляла из того пистолета, то Боваллон был бы мертв, это я знала точно.

Я подержала маленькую свинцовую пулю, что прошила лицо Дюжарье.

В ходе слушаний стало ясно, что опытный дуэлянт Боваллон подстрекал Дюжарье к участию в дуэли. Он без колебаний выстрелил безоружному человеку в лицо.

Ряды жандармов и солдат сдерживали тысячи людей, осаждавших Дворец правосудия. Присяжные удалились на десять минут, а потом вынесли вердикт: невиновен.

Меня тошнило от Франции, а потому я собрала одежду и драгоценности, прихватила горничную, собачку и, как считали некоторые, юного любовника-англичанина и уехала к морским курортам Бельгии, а потом в Германию. Гейдельберг. Гамбург. Штутгарт.

Лето шло на убыль, как и мое горе. Приближалась осень. Скоро театры должны были открывать сезон. Я нацелилась на Вену, но в итоге мой путь прошел через Баварию и Мюнхен, вот такая вышла петля.

Самая значительная петля во всей моей жизни.

Глава сорок третья

Снова Холмс

Присутствие графини Ландсфельд нежелательно нигде на территории Пруссии, поскольку может вызвать демонстрации либералов, социалистов и коммунистов.

Брюс Сеймур. Жизнь Лолы Монтес

Ожидание – такое беспомощное состояние. Нет ничего хуже. Пока мы с Годфри ждали новостей от Холмса, я подпрыгивала при каждом шорохе в коридоре. Раньше я не отдавала себе отчет, насколько я привыкла куда-то ходить и чем-то заниматься. Когда я обдумала свои поступки после исчезновения Ирен, то поразилась собственной смелости.

Годфри снял номер, прилегающий к нашим комнатам, поэтому мы заказали завтрак в гостиную нашего с Ирен номера. Я просто перекладывала яйца-пашот на тарелке, но не ела их. Годфри, как я заметила, ночью налегал на бренди, а днем на кофе.

При виде его правильного лица, исказившегося от беспокойства, мое сердце сжималось. Определенно Ирен дала бы нам знать о себе, если бы могла это сделать.

Стук в дверь заставил меня бросить взгляд на часы на лацкане. Они показывали без пятнадцати девять. После этого я посмотрела на Годфри.

Шерлок Холмс прошел в комнату, словно усталый боксер, опустив голову и ссутулившись, и резко распрямился при виде Годфри.

– Мистер Нортон, какой сюрприз! Вы очень вовремя.

– Мистер Холмс! Какие новости?

Они были одного роста и оба уже на пределе возможностей. Не время для любезностей.

– Я не принес новостей, ни надежды, ни отчаяния. Четыре человека ушли из пансиона в одном и том же направлении, но вместе они были или нет, я сказать пока не могу.

– Но куда они направились? – поинтересовался Годфри.