Книга За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии - Александр Никонов

Нет. Прошу обратить внимание на следующую тонкость: вместо масла и белил краску делали из асидола и мела, в наручные часы не вставляли нужный камень, на ткацких фабриках прореживали полотно, уменьшая количество нитей на квадратный сантиметр… Почему? Что мешало фабрике выпускать нормальную краску, ведь на черном рынке она работала не на отчетность, а на потребителя, а потребителя обижать не стоит, поскольку он платит жуликам живые деньги? А то и мешало — ограниченные фонды. Дефицит. Плановая экономика дефицитна. Поэтому жуликам приходится перераспределять и без того небогатые ресурсы, чтобы стянуть их на себя и сделать из них побольше того же, но похуже качеством.

И не опасались жулики, что потребитель уйдет к другому производителю. Некуда ему уходить! Выбор-то у него невелик — либо отсутствие нормальной краски в магазинах, либо наличие «левой» из дерьма.

По сути, «цеховики» в системе с ограниченными ресурсами выполняли роль хищников, отбиравших у системы и без того скудные крохи и перенаправлявшие их в пользу правящего класса, организуя левые денежные ручейки, текущие наверх. Каждый могильщик в СССР, вымогающий деньги с народа, каждый гаишник, каждый таксист делились после смены собранными деньгами с начальством. И эти ручейки тоже текли наверх.

Периодически КГБ и/или МВД вскрывали гигантские мафиозные структуры на уровне целых городов, краев или республик. Людям старшего поколения наряду с «Хлопковым делом» еще памятны «Дело Рокотова», «Дело гастронома «Елисеевский», знаменитое «Рыбное дело», начавшееся с передачи крупной взятки директором магазина «Океан» заместителю министра Рытову, «Сочинско-краснодарское дело»… Эти дела показали: в коррупции погрязли все уровни власти, нити коррупции тянутся наверх, в Москву. Владимир Калиниченко — старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР, который вел «Сочинское дело», потом вспоминал: «В Сочи началась паника. В ход пошли широко известные приемы коррумпированных группировок».

Дело всячески тормозилось; следователям запрещалось трогать крупных партийных функционеров. И хотя в ходе расследования было уволено более пяти тысяч чиновников и посажено более полутора тысяч, замешанный в аферах первый секретарь Краснодарского крайкома Медунов не сел, а всего лишь был снят с работы. Аристократия своих не сдает.

Высшее политическое руководство страны, которому воровать не было никакой нужды, поскольку оно и так все имело бесплатно, находясь на полном гособеспечении, о поразившей всю страну коррупции прекрасно знало. Об этом свидетельствуют, в частности, мемуары помощника М. Суслова Александра Байгушева. Он пишет: «Руководящая четверка Политбюро страшно носилась с идеей как-то остановить навалившуюся девятым валом коррупцию…»

Вообще же СССР был страной тотального воровства. Здесь любой тащил с родного предприятия все, что плохо лежит. И поскольку вором был практически каждый, вместо слова «вор» даже появилось слово «несун», которое эмоционально было менее отрицательно окрашено. Что тоже ярко характеризует менталитет нации, не правда ли?

Однажды во время «интернет-серфинга» меня вынесло в блог одного художника, который честно признавался, что он тунеядец, работать не желает, а денег хочет иметь много. Где достать? Банк ограбить?.. В комментариях к нему насыпалось много народу; один из читателей сформулировал нечто наше общее, присущее всем: «Самый соблазнительный способ для меня — украсть. А что вы хотели? Нас так воспитывали. И родители, и сказки. Видели вы героев сказок, которые пахали бы? То рукавом направо поведет, то щуку поймает, мышка там волшебная прискачет…»

Для сравнения. Анонимные социологические опросы свидетельствуют, что 60 % шведов считают ложь недопустимой, а 65 % верят, что никогда и ни при каких условиях, каким бы тяжелыми они не были, в своей жизни ничего не украдут. А у нас — кто не вор? До сих пор утащить из конторы домой полпачки-пачку бумаги в России даже проступком не считается, не то что преступлением. Наследие социализма. Полное пренебрежение частной собственностью, каковой, впрочем, пренебрегало в своих идеологических основах само государство.

Наверное, ни одного номера журнала «Крокодил» не выходило без карикатуры, посвященной несунам. Люди «несли» с работы колбасу и цемент, гвозди и запчасти, электрические лампочки и… да все, что не было прибито!

«Мои родители — обычные трудяги, — вспоминает в Интернете один из блогеров переезд своей семьи с Севера во времена Советской власти, — отец строитель, мама работала в детском саду. Когда в 1987 году мы уезжали на Большую Землю, привезли с собой целый контейнер разных вещей, «взятых с работы». Это несколько коробок лампочек, ящики с гвоздями, посудой и т. д. С того момента прошло уже 24 года, а дома у родителей я до сих пор замечаю некоторые привезенные с Северов вещи».

Есть в городе-герое Санкт-Петербурге такой всем известный персонаж — Гоблин. Настоящее его имя Дмитрий Пучков, и славен он двумя вещами — нецензурными переводами голливудских фильмов и нежной любовью к советской родине. Так вот, даже несмотря большой красный патриотизм, вспоминая те годы, Пучков не мог удержаться от хвастливого описания:

«Старшие товарищи… изо всех сил воровали. Мой наставник, отец шестерых детей, пёр все так, что пищевая промышленность, наверное, до сих пор очухаться не может. Понятно, хорошо получалось только у тех, кто работал на козырных местах, а это были сплошняком солидные ветераны. Каждый день в раздевалке устраивалось торжище — кто чего наворовал, тот и продавал. Самые ходовые товары — колбаса копченая, мясо и алкоголь. Копченая колбаса — роскошь, какая-то там рябина на коньяке (ни разу не пробовал) — роскошь, мясо — качественное и очень дешево. Пивники сливали пиво ведрами. В процессе торговли всегда начинался всеобщий гужбан — пили серьезно и много.

Воровали все, поголовно, без исключения. А я помогал воровать наставнику — отцу шестерых детей, потому что он учил меня. Выглядело это так: он показывал, что и как складывать в кузове, я складывал, он договаривался с проверяющими на КПП, мы выезжали, он продавал излишки в магазины. Естественно, мне при этом денег не давал — это в процесс обучения не входило. При мне же его пару раз ловили. Остальных это, понятно, никого не останавливало — с завода перли со страшной силой.

Но когда меня уже практически научили и я был готов ко всем аспектам социалистического труда, стажировка на молокозаводе закончилась, наставник отправился под суд, а меня внезапно перебросили на хлебозавод. А там — все не так, совсем другое воровать надо и совсем другими способами. Пока присматривался, где они прячут дрожжи и жрал пряники, меня перевели обслуживать детские сады. Хлебозавод остался необокраденным, как до него остался молокозавод. В детских садах тоже все воровали, начиная с водителей и заканчивая воспитателями».

В 1972 году в столице одной из республик открывается новая гостиница для иностранцев со стандартным названием «Интурист». Менее чем за год персоналом гостиницы похищено 10 тысяч ложек, вилок и ножей, 7 тысяч полотенец, 848 чайников, 217 ваз, 32 картины.

Воровала не только каждая клеточка огромного государства, воровал и сам организм. Поскольку СССР был страной догоняющего развития, его спецслужбы — и КГБ, и ГРУ — немалой своей частью занимались промышленным шпионажем. Крали всё — секреты атомной бомбы у американцев при Сталине, технологию производства металлообрабатывающих станков при Брежневе… Красть-то разведчики крали, но внедрить у себя украденное мы не всегда могли по известным причинам: красные директора новшествам сопротивлялись, как могли. И у них был железный отмаз: сделать все равно не сможем, так как поставщики не обеспечат нужного качества материалов, поскольку у нас в стране нет нужных технологий.