Книга Я вернусь через тысячу лет. Книга 1 - Исай Давыдов

Увидев меня, Бирута улыбалась и слегка помахивала мне пальцами: иди, мол, не волнуйся, у меня полный порядок.

Успокоившись, я возвращался к товарищам и подтаскивал секции, и тянул вместе со всеми линию. Скорей бы она замкнулась! Скорей бы пустить ток! Сегодня мы должны это сделать. До темноты. Чтобы завтра с утра начать испытания.

– Может, ты вернёшься с Бирутой в лагерь? – тихо предложил Эрнесто. – Мы справимся сами. Уже немного осталось.

Я отказался. Стыдно улететь с Бирутой в лагерь и запереться там в силовом кольце, когда остальные работают в лесу.

Уже под конец дня, когда солнце катилось на запад и красноватые его лучи, пробившись под густую листву сбоку, вызолотили стволы деревьев, кто-то словно толкнул меня в бок.

Я оглянулся. Рядом никого не было. Ближайший ко мне, Нат, работал метрах в трёх от меня.

Я снова нагнулся над секцией, вгоняя её шипы в пазы уже уложенной секции, и снова почувствовал какой-то непонятный толчок в бок.

Я распрямился, недоумевая, и вдруг словно кто-то крикнул мне: «Бирута!»

Ничего никому не сказав, я кинулся к прогалине.

Я бежал быстро, и ветки хлестали по лицу и по рукам, и я сам ещё не знал, почему мчусь со всех ног.

Когда я вырвался на опушку, Бирута сидела в траве и деловито засовывала листики в пластикатовый пакетик. А на другой стороне прогалины, за деревом, боком ко мне, стоял невысокий широкоплечий ра. И его широкая смугло-зеленоватая рука оттягивала стрелой тетиву лука.

Ра целился не в меня – иначе я не увидел бы его. Он целился в Бируту.

Конечно, он не мог не слышать, как я шумно выскочил на прогалину. Но он не повернул ко мне головы. Даже не шелохнулся.

И по этой его неподвижности я мгновенно понял, что он уже прицелился.

Думать было некогда. Я выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в широкую сильную руку, чтобы она не успела спустить тетиву.

Я услышал два крика одновременно – тонкий, испуганный крик Бируты и удивлённый рёв раненого ра. Я бежал к Бируте большими скачками и с ужасом слышал, как тонкий крик её затихает на немыслимо, нечеловечески высокой ноте.

Так и есть! Этот убийца успел выстрелить. Бирута лежала неподвижно, и из глаза у неё торчала стрела. Как у Риты, у Ольги, у всех наших женщин и мужчин, убитых дикарями.

Я выдернул стрелу и поднял Бируту на руки. Она была мягкая, податливая и тёплая. Она ещё дышала – редкими судорожными резкими вздохами.

Я побежал с ней к вертолётам, хотя и понимал, что её уже не спасти.

Она перестала дышать у меня на руках, и я невольно остановился, чтобы прислушаться – может, ещё стукнет сердце? Я не услыхал её сердца. Но услыхал яростные быстрые толчки в её животе. Это стучался мой сын – он задыхался, он умирал вслед за матерью, и я ничем не мог помочь ему.

Меня уже догоняли – видно, услыхали выстрел. Но пока Бруно громадными скачками добежал до меня, мой сын перестал стучаться – он задохнулся.

Бруно отобрал у меня Бируту, и я кивнул кому-то через плечо.

– Там… этот убийца… Он ранен…

Не знал я – ранен он или убит. Мне было всё равно в тот момент. После того, как на моих руках перестала дышать Бирута, после того, как задохнулся мой сын, мне всё стало безразлично. И эти дикие неразумные ра, и вся эта зловеще красивая зелёная планета Рита, и даже далёкая чрезмерно добрая Земля, зачем-то пославшая меня на эту муку, и сам я, и вся моя никому не нужная теперь жизнь – всё стало безразлично.

По существу, я умер. Умер в тот момент, когда перестал стучаться в животе Бируты мой сын.

Я знал, что я преступник, что меня ждёт изгнание, но это было безразлично. Это уже не имело абсолютно никакого значения. Жизнь кончилась. Я переступил её грань. А по ту её сторону… Что может взволновать нас по ту сторону жизни?..

28. Опять теряю Таню

Когда всё кончилось, когда все вернулись с маленького кладбища недалеко от Города, меня тихо и незаметно увели к себе Бруно и Изольда Монтелло. У них вскоре оказались Доллинги, и часа через два утащили меня в свою квартиру. От Доллингов меня увели к себе Али и Аня, а к Бахрамам за мной пришёл Михаил Тушин.

Но где-то под утро, когда серый пасмурный рассвет царапался в окна, я всё-таки попал в свою квартиру. Один. Я всё время хотел остаться один. Даже сам не знаю, зачем. Но никто этого не понимал, все как раз именно этого и боялись, и старательно передавали меня «по цепочке». А сказать я не мог. Только мама поняла и остановила Тушина, когда он собрался пойти со мной.

Я ходил по квартире из угла в угол и почему-то боялся присесть. И всё чего-то искал. И не понимал, чего ищу.

Дома всё было убрано, чисто, всё на месте, как перед приходом гостей – никаких следов торопливых сборов.

Потом я увидал высовывающиеся из-под туалетного столика разношенные домашние тапочки Бируты. И нагнулся за ними, и взял в руки.

Мне показалось, что тапочки ещё хранят тепло её ног. Но тут же подумал, что это бессмыслица, что такое может только показаться.

Одни лишь тапочки были не на месте. Обычно Бирута оставляла их в коридоре.

Значит, она спешила. Уговаривала себя не спешить, а в душе – спешила. Это должно было хоть в чём-то проявиться.

Перед зеркалом стояло мягкое низкое кресло. Я опустился в него и наугад выдвинул ящик – верхний, самый плоский.

В глаза мне ударил синевато-чёрный блеск вечерних бус, затем слепо, незряче глянули жёлтые янтари. На Бируте всегда было что-то янтарное – или бусы, или серьги, или брошка, или кольцо с янтарём. Янтарь был для неё символом Латвии, памятью о доме.

На ней и сейчас, в земле, янтарный медальон.

Я выдвинул следующий ящик. Он был полон нейлоновых перчаток, шарфиков, каких-то вуалеток. Никогда не видел Бируту в вуалетке… Зачем ей всё это?..

В нижнем ящике, сбоку, притулилась тоненькая пачка писем. Откуда? Неужели она везла письма с Земли?

Взял пачку в руки, посмотрел на первый конверт. Так и есть! Это мои письма! Я писал их, когда был дома, на Урале, а Бирута улетала в отпуск к родителям, в Прибалтику.

Смешные письма! Я тогда просто не знал, что писать, потому что каждый вечер мы разговаривали по видеофону. Но Бирута очень хотела получать от меня письма. И я их писал каждый день – просто так, всякую чепуху.

Тогда это желание казалось мне капризом. Но было приятно выполнять и капризы.

А теперь я вдруг понял, что Бируте просто нужна была пачка писем. Каждая женщина хочет иметь пачку старых писем от любимого человека. А ведь на Рите писем не получишь!

Я медленно перебирал их. Они были сложены по порядку, так, как Бирута получала – каждый день письмо. Я очень хорошо помнил, что в них, хотя по часам Истории меня отделяли от них сто лет. Но ведь это неощутимые сто лет. А ощутимых – немного больше года.