Книга Великие мечты - Дорис Лессинг

Сильвия слышала эти слова чаще, чем любые другие. «Я хочу лекарство. Я хочу лекарство».

— Тогда иди туда, где ждут все остальные, и я осмотрю тебя.

— О, спасибо, доктор, спасибо! — захихикала старуха и убежала из сарая в буш.

— Она — плохой скеллум, — сказал Джошуа. — Она хочет продать лекарство в деревне.

— Я не закрыла аптеку. — Сильвия называла так этот сарай, внутренне посмеиваясь над собой.

— Почему вы плачете? Жалеете, что я не могу стать доктором?

— И поэтому тоже, — сказала Сильвия.

— Я знаю все, что знаете вы. Я смотрю, что вы делаете, и учусь делать это сам. Мне уже не нужно долго учиться.

Сильвия размешала в стакане воды питательный порошок и отнесла его женщине, но той уже ничего не было нужно: она была почти мертва. Слабое дыхание вырывалось редкими толчками.

Джошуа заговорил с мальчиком, сидящим рядом со своей больной матерью:

— Возвращайся в деревню и передай Умнику, чтобы он выкопал могилу для этой женщины. Доктор ему заплатит.

Ребенок убежал. Сильвии Джошуа сказал:

— Я хочу, чтобы вы научили моего сына Умника, научите его, он может.

— Умник? Так его зовут?

— Когда он родился, его мать сказала, что ему нужно дать имя Умник, чтобы он был умным. И мальчик в самом деле умный, она была права.

— Сколько ему лет?

— Шесть.

— Ему нужно ходить в школу.

— Какая польза ходить в школу, если учителя нет и учебников тоже нет?

— Скоро пришлют нового учителя.

— Но книг в школе все равно не будет.

Это было правдой. Один миг нерешительности со стороны Сильвии, и Джошуа продолжил атаку:

— Умник будет приходить сюда и учиться тому, что знаете вы. И я могу научить его тому, что знаю. Мы оба можем стать докторами.

— Джошуа, ты не понимаешь. Здесь я не использую большую часть того, чему меня учили. Ты же сам должен видеть, у нас не настоящая больница. В настоящей больнице есть… — Сильвия пришла в отчаяние, отвернулась и, подавленная необъятностью проблем, замотала головой — так сделал бы и Джошуа, это был африканский жест. Потом она присела на корточки, взяла прутик и стала рисовать здание на мягкой, влажной грязи. Где-то на заднем плане родилась мысль: «Что бы сказала Юлия, если бы увидела меня сейчас?» Она сидела, раздвинув колени, напротив Джошуа, который тоже опустился на корточки, но для его мышц это было легкой и естественной задачей, тогда как Сильвии пришлось балансировать и опираться одной рукой о землю. Другой рукой она нарисовала многоэтажное здание, посмотрела на Джошуа и сказала: — Вот так должна выглядеть больница. Вот тут рентген… Ты знаешь, что такое рентген? — Она вспоминала больницы, в которых проходила практику и работала, а взгляд ее тем временем натыкался на тростниковые навесы, травяные матрасы, сарай, приспособленный под аптеку, хижину, где рожали женщины — рожали на все тех же подстилках из травы. Она снова заплакала.

— Вы плачете, потому что у нас плохая больница, но это я должен плакать, Джошуа должен плакать.

— Да, ты прав.

— И вы должны сказать Умнику, что он может приходить сюда.

— Но ему нужно учиться в школе. Мальчик никогда не станет доктором и даже сиделкой не станет, если не сдаст экзамены.

— Я не могу платить за школу.

Сильвия платила за школьное обучение четырех его детей и трех детей Ребекки. Отец Макгвайр платил за еще двух детей Ребекки, но он, будучи священником, получал совсем немного.

— Умник один из тех, за кого я уже плачу?

— Нет, за него вы еще не платили.

В теории школьное обучение было бесплатным. И вначале так оно и было в действительности. По всей стране родители, которым пообещали образование для их детей, помогали строить учебные заведения, отдавая свой труд бесплатно, и благодаря их энтузиазму и вере новые школы возникли там, где их не было никогда. Но теперь за обучение брали плату, и с каждым семестром она росла.

— Надеюсь, Джошуа, вы не собираетесь заводить еще детей. Это же так неразумно.

— Мы знаем, это заговор белых, чтобы мы не рожали детей, тогда мы станем слабыми, и вы сможете делать, что хотите.

— Какая ерунда. Почему ты веришь всяким глупостям?

— Я верю тому, что видят мои глаза.

— Точно так же вы верите в заговор белых, направленный на то, чтобы убить вас СПИДом.

Джошуа называл эту болезнь «худоба». «У него худоба», — говорили про человека, то есть у него или у нее болезнь, от которой теряют вес. Джошуа воспринял от Сильвии все, что она сама знала о СПИДе, и, вероятно, был более осведомлен в этом вопросе, чем члены правительства, которые упорно отрицали существование болезни. Но при этом Джошуа был уверен, что СПИД намеренно завезен в Африку белыми, из какой-то лаборатории в Штатах; он говорил, что эта болезнь создана специально, чтобы ослабить африканцев.

Гостиница «Селус» в Сенге была межрасовой задолго до Освобождения, за что ее раньше многие поносили, зато теперь она превратилась в уютный старомодный отель, где любили проводить сентиментальные встречи люди, которые при белых были посажены в тюрьму (белые белыми), или которым запретили въезд, или которых преследовали и которым осложнили жизнь. Это был один из лучших отелей, но уже возникали вокруг новые, соответствовавшие международным стандартам, «выстреливали в небо, как стрелы в будущее» — так выразился президент Мэтью, и фразу тут же взяли на вооружение рекламные буклеты.

В этот вечер посреди ресторана был накрыт стол на двадцать человек, и менее значительные гости говорили друг другу: «Смотрите, это "Глобал Мани", а это люди из "Кэринг Интернэшнл"». Во главе стола восседал Сайрус Б. Джонсон, который руководил африканским сектором «Глобал Мани»: серебровласый, холеный человек с властными манерами. Рядом с ним сидел Эндрю Леннокс, а с другой стороны Джеффри Боун — «Глобал Мани» и «Кэринг Интернэшнл» соответственно. Джеффри уже несколько лет считался экспертом по Африке. Его компания содействовала тому, чтобы сотни тракторов новейших модификаций были подарены одной из бывших колоний на севере материка, где они нынче успешно гнили и ржавели по обочинам полей: запчастей, специалистов и топлива не хватало. С мнением местных жителей, которые хотели чего-нибудь менее грандиозного, не посчитались. Также Джеффри стоял у истоков инициативы по высадке кофейных деревьев в различных частях Цимлии, где они мгновенно погибли. В Кении он распределил миллионы фунтов, и они исчезли в жадных карманах. Он распределял миллионы и здесь, в Цимлии, примерно с тем же результатом. Эти ошибки ни в коей мере не повредили его карьере, как могло бы случиться в иные времена. Он был заместителем главы «Кэринг Интернэшнл», постоянно соперничающей с «Глобал Мани». По соседству с ним сидел его преданный обожатель Дэниел; факел его рыжих волос горел так же ярко, как десять лет назад. В качестве награды за преданность он получил звездную должность секретаря Джеффри. Джеймс Паттон, теперь — член парламента от лейбористов, находился здесь якобы с целью сбора фактов, но на самом деле потому, что товарищ Mo, посещая Лондон, встретился с ним у Джонни и сказал: «Почему бы вам не приехать к нам?» Это не означало, что товарищ Mo был теперь в большей степени гражданином Цимлии, чем любой другой африканской страны. Но он знал товарища Мэтью (разумеется, ведь он, похоже, знал всех новых президентов) и, бывая у Джонни, направо и налево раздавал приглашения от имени некой обобщенной Африки — щедрого процветающего места — с неуемным гостеприимством. Это благодаря товарищу Mo и его связям Джеффри достиг высот своего нынешнего положения; поскольку товарищ Mo обмолвился в разговоре с какой-то важной персоной о том, что знал Эндрю Леннокса еще мальчиком и что это умный, подающий надежды юрист, «Глобал Мани» переманило Эндрю из конкурирующей компании. Многие из тех, что собрались вокруг стола, были завсегдатаями квартиры Джонни: гуманитарная помощь стала законной наследницей товарищей. На противоположном конце стола от Сайруса Би, как любовно называла его половина мира, сидел товарищ Франклин Тичафа, министр здравоохранения, большой публичный человек с объемным животом и парой лишних подбородков, всегда любезный, всегда улыбающийся, но в эти дни появилась у него тенденция незаметно уклоняться от прямых вопросов. Он и Сайрус Би были самые шикарно одетые люди за столом, но сказать, что остальные собравшиеся были менее их довольны своей судьбой, было нельзя. Эти люди — ассорти представителей различных благотворительных организаций — провели некое количество дней, разъезжая по всей Цимлии, останавливаясь в городах, где имелись гостиницы поприличнее, и втискивая в расписание посещение местных красот и охотничьих заповедников. Во время обедов, ужинов и приемов (только там и принимаются решения, влияющие на судьбу страны) они все приходили к согласию, что Цимлии в первую очередь необходимо развивать обрабатывающую промышленность, основы которой уже заложены, пусть и в зачаточном состоянии. Но все упиралось в президента Мэтью, который все еще находился в стадии марксизма и подавлял любые попытки сделать из Цимлии современное государство. А тем временем огромное количество людей маневрировали, пробираясь к местам, где и они могли бы припасть к живительному потоку заграничных денег.