Книга Семь колодцев - Дмитрий Стародубцев

Ну, например:

Новый русский у края дороги вываливается из шестисотого «мерина» и начинает жадно пить из лужи. Тут останавливается другой на такой машине и укоризненно говорит:

— Ну как ты можешь пить из этой грязной лужи?! У тебя тачка классная, весь в «Версачи», сотовый с брюли-ками?

Тот поднимает голову и отвечает:

— Имидж — ничто, жажда — все!

Или:

Налоговый инспектор спрашивает у нового русского:

— Кто вам поверит, что эту виллу вы купили на честно заработанные деньги?

— А на какие еще?

— Мне кажется, что на народные деньги!

— Ты чё, ваще?! Откуда у народа такие деньги?!

А еще:

Приходит новый русский в магазин компьютерной техники и начинает орать:

— Чуваки, бля, шо за фигня, шо вы мне, бля, за комп подсунули?

Его вежливо спрашивают, не мог бы ли он объяснить в более понятных выражениях, в чем проблема.

— Да подставка для кофе сломалась!

— Какая подставка?!

— Ну когда нажимаешь на кнопочку и такая штука так медленно выезжает…

Или вот:

В магазин сотовой связи входит новый русский, весь на понтах. Вперед него забегает маленький, плюгавенький интеллигентишка в очках и распахивает перед ним дверь. Новый русский подходит к девушке-менеджеру за стойкой, вытаскивает из кармана телефон и зло бросает его на стол со словами:

— Что это за ботва!

Из-за его спины выбегает интеллигентишка и с виноватой улыбкой говорит:

— Простите, Николай Петрович спрашивает, почему телефон, который он здесь вчера купил, не работает?

Девушка берет телефон и уносит его. Через некоторое время она возвращается с другим телефоном, мол, тот сломан, посмотрите этот. Новый русский спрашивает:

— Что это за ботва?! Интеллигентишка опять переводит:

— Николай Петрович хочет узнать, что это за модель?

— «Сименс», — объясняет девушка.

Новый русский недоверчиво вертит телефон в руках:

— Что это за ботва? Интеллигентишка:

— Николай Петрович интересуется его функциональными возможностями…

Я уж не говорю про анекдоты о шестисотом «Мерседесе» и «Запорожце»…

Отвлекся… Ну так вот, мы пили хорошую водку и закусывали кроликом, приготовленным мной на вертеле в духовом шкафу.

Сначала говорили о ценах на металл, нефть, золото, зерно и элитных проституток, потом обсуждали автомобили, часы, шмотки и женщин, а еще гневно осудили родное правительство, враждебных американцев, сборную страны по футболу и, естественно, общих знакомых.

Честно говоря, к концу вечера я не на шутку раззевался и чуть не вывихнул челюсть, ибо все это мне было глубоко скучно — душа жаждала свежей мысли, яркого полета, разгула, фейерверка, а не бесконечного высокомерного перечисления возможностей друг друга.

«Конечно, новые русские не все такие, — размышлял я. — Я знаю множество талантливых коммерсантов, гениальных умниц с физико-математических факультетов, которым не чужд язык Толстого и Достоевского, которые воспринимают жизнь в миллионы раз глубже и ярче, чем вот эти вспучившиеся от самодовольства московские корольки. Просто интеллигентные мальчики с тонкими пальцами почти не выживают в этой мясорубке российского бизнеса, где чаще важен не ум, не образование, но сила и жестокость. Намного легче людям-воинам, пусть у них за плечами даже примитивная восьмилетка, потому что сегодня в России прав тот, кто не струсит на разборке, кто выбьет долги и не даст выбить их из себя, у кого звериный оскал, взгляд удава и хватка Шварценеггера. Наверное, поэтому анекдоты прежде всего высмеивают дремучую тупость новых русских».

Скучно, поручик! Чтобы не подохнуть с тоски, мне, словно больному СПИДом, требовалась свежая кровь. Тут-то и нарисовался Вовочка, своей собственной криворожей персоной — этакий поиздержавшийся, но еще бодренький толстячок с видеокассетой в руке.

Мне было стыдно представлять его своим гостям, и поэтому я не пустил его дальше порога.

— Тебе чего? — нетерпеливо осведомился я.

— Как чего? — почти обиделся Вовочка. — Отчитаться хочу! Принес кино с медсестрой Аней.

— Что еще за кино?

— Ну ты же сам дал мне видеокамеру! Я ее и заснял. Сначала в парке, потом у нее дома, а потом у себя в кровати скрытой камерой.

Я недоверчиво посмотрел на кассету:

— Ты что, трахался с ней и втихаря снимал на камеру?

— Ну!

— И она ничего не заметила?

— Не-а!

— Офигеть!

Я заинтересовался. К тому же Вовочка был свежепричесан, одет в чистое, от него не пахло, а вернее, пахло дешевым приторным одеколоном, и я махнул рукой:

— Черт с тобой, проходи. Только у меня друзья…

Вовочка с радостью сунул ноги в предложенные тапочки и присоединился к нашей изрядно разогретой водкой компании.

Я объяснил удивленным сотрапезникам, что это мой старый школьный друг — знаменитый Вовочка, прототип одноименных анекдотов, по крайней мере в молодости, и рассказал им историю о том, как сделал из последнего алкоголика убежденного трезвенника и как затем решил ради собственного развлечения женить его с помощью газетного объявления. Несколько самых душераздирающих историй я мужественно опустил, ибо поклялся Вовочке никогда никому о них не рассказывать, однако мои гости и без того смеялись так буйно, что под одним из них рухнул стул, пятисотдолларовый эксклюзивный стул с итальянской фабрики.

— Вот это игра! Вот это я понимаю! — со смехом вытирал слезы Березкин — сын крупного железнодорожного начальника и, соответственно, владелец десятка эксклюзивно обслуживающих железную дорогу фирм. — Какое там казино! Вот это настоящее развлечение!

Я показывал приятелям Вовочку, как обезьяну в зоопарке, рассказывал про него всякие личные подробности, не стесняясь его присутствия, и тот, быстро прочувствовав ситуацию, не пытался обижаться, а, поборов первое смущение, стал мне искусно подыгрывать. Его гримасам, смешным ужимкам и всяким «словечкам» не было конца.

— А это что за ботва? — спросил Григорий — хозяин мусорной свалки, мультимиллионер, самый богатый из нас, показывая на видеокассету, которую принес Вовочка.

Григорий в недалеком прошлом был бандитом. Однажды в его бригаде делили имущество, «экспроприированное» у коммерсантов за несколько лет преступной деятельности. Кому-то достался отель на Кипре, кому-то — фабрика по производству пластиковых окон… а Григорию всучили убыточную мусорную свалку с просроченными разрешениями. Впрочем, через три года выяснилось, что «мусорный» бизнес несоизмеримо круче всякого производства и недвижимости — Москва-то разрастается, а старые свалки не резиновые. За утилизацию стали платить звонкой монетой, доходы Григория росли в геометрической прогрессии, миллион к миллиону, и теперь его бывшим соратникам оставалось только кусать локти.