Книга Прощай, детка, прощай - Деннис Лихэйн

Я поехал обратно, нашел домик, и еще метров через сто после него в свете фар показался дом с окнами, закрытыми ставнями. Я поехал по дороге, усыпанной прошлогодней листвой, остановил «краун-викторию» за перелеском и посидел в ней немного. Слышно было только стрекотание цикад и шум ветра в голых кронах деревьев.

На следующее утро, едва проснувшись, я увидел два коричневых глаза, которые меня внимательно рассматривали. Взгляд их был мягким, печальным и глубоким, как шахты в медном руднике. Глаза не моргали.

Я слегка пошевелился. В это время белокоричневое рыло стало было склоняться к окну, но мое движение напугало любопытное животное. Я даже не успел понять, кого вижу, а олень пронесся по полянке к деревьям, его белый хвостик мелькнул между стволов и исчез.

— Господи, — сказал я вслух.

Тут мое внимание привлекло движение другого цветного пятна, на этот раз за деревьями прямо против ветрового стекла быстро двигалось что-то коричневое. В просвете между деревьями справа от меня мелькнул «вольво» Бруссарда. Я понятия не имел, поехал ли он за молоком или уже обратно в Бостон, но в любом случае открывшимися возможностями пренебречь было нельзя.

Я достал из бардачка набор отмычек, перекинул через плечо ремешок камеры, вышел из машины и пошел по мягкой земле обочины. Это был первый теплый день в году, солнце светило с неба, такого голубого и свободного от смога, что мне с трудом удалось убедить себя, что я все еще в Массачусетсе.

Я подходил к дороге, по которой проехала машина Бруссарда. В это время из молодого сосняка на обочину дороги вышла, держа за руку ребенка, высокая худая женщина в красно-белой ковбойке, синих джинсах и с длинными темными волосами. Оба они наклонились, ребенок подобрал газету, оставленную на краю шоссе, и отдал женщине.

Я оказался слишком близко и просто так уйти уже не мог. Прикрыв глаза ладонью от солнца, женщина посмотрела в мою сторону и неопределенно мне улыбнулась. Ребенку, державшему ее за руку, было года три, светлые волосы и бледная кожа были совсем не такие, как у нее или Бруссарда.

— Здрасте, — сказала она, подняла ребенка и пристроила себе на талии.

Малыш стал сосать палец.

— Здрасте.

Такая внешность легко запоминается. Крупный рот располагался у нее на лице не совсем правильно, на одной стороне лица он был несколько выше, чем на другой, и в этой асимметрии угадывалась усмешка, которая сразу рассеивала все иллюзии. На первый взгляд, по форме губ и скул, по рдеющему, как заря, румянцу, ее можно было бы принять за бывшую модель, за трофейную жену какого-нибудь финансиста. Я посмотрел ей в глаза. Их жесткий нагой интеллект меня встревожил. Такая женщина не позволит водить себя под руку напоказ, более того, вообще не позволит собой распоряжаться.

Она заметила фотокамеру.

— Птичек фотографируете?

Я посмотрел на камеру и покачал головой.

— Вообще природу. В наших местах такой красоты не увидишь.

— Вы из Бостона?

Я покачал головой:

— Из Провиденса.

Она кивнула, взглянула на газету и стряхнула с нее росу.

— Раньше клали в пластиковые пакетики, чтобы не промокали, — сказала она. — А теперь приходится час в ванной сушить, чтобы первую страницу почитать.

Мальчик, которого она держала на руках, сонно склонил голову ей на грудь и уставился на меня голубыми и чистыми, как небо, глазами.

— Что, милый? — Женщина поцеловала его в головку. — Устал? — Она погладила полноватое личико, и любовь, эту страшную силу, в ее глазах невозможно было не заметить. Она снова перевела взгляд на меня, ласковое выражение глаз пропало, и его место заняли, как мне показалось, подозрение и страх.

— Вон там лес. — Она показала вдоль дороги. — Вон прямо там. Это часть заповедника «Ущелье Чистилище». Там наверняка найдете что снимать.

Я кивнул.

— Почему бы и нет? Спасибо за совет.

Возможно, ребенок что-то почувствовал, а может быть, просто устал. Он широко разинул рот и заплакал. Может быть, был просто мал, а для маленьких детей плакать — дело обычное.

— Ох-хо-хо. — Она улыбнулась, снова поцеловала белокурую головку и поудобней пристроила его у себя на руках. — Все хорошо, Ники, все хорошо. Не надо плакать. Сейчас мама даст тебе попить.

Она обернулась в сторону дороги, шедшей по крутому склону, и, время от времени подтягивая сползавшего ребенка и поглаживая ему лицо, пошла шагом танцовщицы.

— Желаю вам красивые места найти! — крикнула она через плечо.

— Спасибо.

Женщина дошла до поворота и скрылась из виду за деревьями, закрывавшими большую часть дома со стороны дороги.

Но я по-прежнему слышал ее голос.

— Не плачь, Ники. Мама же тебя любит. Сейчас мама тебе все даст.

— У него есть сын, — сказал Раерсон. — И что с того?

— Я узнал об этом впервые, — сказал я.

— Я тоже, — сказала Энджи, — а в прошлом октябре мы много с ним общались.

— А у меня есть собака, — сказал Раерсон. — Вы впервые об этом слышите. Верно?

— Мы с вами только вчера познакомились, — сказала Энджи. — И собака — это вам не ребенок. У вас есть сын, во время наблюдения вы подолгу общаетесь с другими людьми, естественно, упоминаете о нем. Он говорил о жене. Ничего особенного, просто «Надо позвонить жене», «Жена меня убьет, я опять к обеду опаздываю». И так далее. Но о ребенке ни слова. Ни разу.

Раерсон взглянул на меня в зеркало заднего вида.

— Что думаете?

— Думаю, это странно. Можно позвонить?

Он передал мне телефон. Я набрал номер, посмотрел на антикварный магазин Теда Кеннилли с вывешенной в витрине табличкой «Закрыто».

— Детектив сержант Ли, — послышался голос в трубке.

— Оскар, — сказал я.

— Привет, Уолтер Пейтон![57]Как самочувствие после вчерашнего?

— Болит, — сказал я, — везде.

— Ну а другое как? — спросил он более серьезно.

— Вот у меня тут как раз к тебе вопрос.

— Хочешь, чтоб на товарищей тебе стучал?

— Не обязательно.

— Валяй, спрашивай. А там посмотрим, понравится мне твой вопрос или нет.

— Бруссард ведь женат, так?

— Да. На Рейчел.

— Высокая брюнетка, — сказал я. — Очень красивая.

— Да, это она.

— И у них есть ребенок.

— Как-как?

— У Бруссарда есть сын?