Книга Письма. Том III (1936) - Николай Константинович Рерих

моих книгах[359], и его мнение упомянуто на лифлете[360] о «Сердце Азии». Пусть бы Народный обследовал его и наставил на путь истинный. Кто такая Лили[ан] Роджерс — ведь она очень хорошо писала? Каковы намерения Глэдис Бэккер — у нее были очень хорошие формулы. Прошу Франс[ис] передать ей мой привет. Хотели бы слышать об ее успехах. Очень интересно появление канадцев, о которых писала Франсис. Прекрасно издан лифлет выставки наших алумни в Вашингтоне. Именно такие неожиданные показательные выступления подтверждают жизненность дела. Прошу Зиночку передать им мой сердечный привет и поздравления. Характерно, что ответа от Маг[оффина] не было, этим порядком люди показывают свою истинную сущность. Значит, его ученость стоит далеко позади всяких этических принципов. Прошу Зину сообщить сентенции, слышанные ею об Ачаире. Наибольшая тактичность дает лучшие результаты, а нам так нужно знать о тех мес[тах].

8. VI.36. Сейчас получено письмо от Маг[оффина], копию которого Вам пересылаем. Если бы почему-либо нужен был и этот оригинал, то можем его выслать. Письмо это не только показывает нравственный уровень «ученого», но и дает явный ключ ко многому, задуманному злоумышленниками. Такие вещи нужно знать и быть готовым встречать всякие подобные злоумышления. Спрашивается, может ли называться человек ученым, если он отрицает то, чего он сам вообще не знает? Итак, по мнению этого «ученого», нельзя касаться предметов, существующих в мироздании. Теперь, когда существуют тысячи Обществ психических исследований и изучающих философии, более чем странно звучит голос злобного невежественного ученого, который, как попугай, способен повторять наветы злоумышленников. Откуда же у него сведения только об ударах стола, а почему же он не говорит о всех прочих [сп]особах, сообщениях и автомат[ических] писаниях и о яснослышании и ясновидении? Ясно одно, что невежда повторяет нашептанное ему злоумышленниками. Не забудем, что Франц[узская] Академия назвала Эдисона шарлатаном за его фонограф, ведь Вы знаете, как длинен список подобных позорных, невежественных для ученых суждений. Теперь Вы еще раз видите, почему так нужен Милликан, который вполне подготовлен, чтобы говорить о философских и прочих духовных предметах. Понимаем, что сейчас нет средств, чтобы оплатить привлечение и этого адвоката к делу. Но кто знает, может быть, он согласился бы пока принять [в] обеспечение картину или две картины, которые потом могли бы быть выкуплены от него. Как видите, пис[ьмо] Маг[оффина] полно мерзких угроз, а его предложение способствовать вывозу всех Вас из здан[ия] и нагло, и возмутительно в высшей степени. Он намекает на свое участие в Комитете бонд[холдеров], но ведь Фрид[а] именно в этом Комитете имеет большое влияние и вряд ли что-либо без н[его] может быть сделано. Во всяком случае, Вы видите, что это мерзейшее письмо открывает некоторые горизонты, и это обстоятельство нужно принять к ближайшему сведению. Недаром Милл[икан] был Указан. Ведь в вопросах высшей духовной философии нужно быть сердечно подготовленным, чтобы отвечать темным невеждам. На чем осталось дело с Ч. Крэн[ом]? Говорили ли ему или Броди о том, что под картины мог бы быть дан заем? Как видите, всеми силами думаем о денежной стороне.

Каким образом невежда может говорить о книгах, которых он вообще не читал? Наконец, кто же может найти в книгах Этики хоть что-нибудь дурное, аморальное или разрушительное? При издании книг «Мира Огн[енного]» в Латв[ийской] цензуре было сказано: «Какая интересная кни[га]». А ведь там сейчас цензура очень строга, выходит, что рижск[ий] цензор гораздо просвещеннее так называемого ученого-профессора. А какое сейчас движение такой философ[ии]! В Англ[ии] Алис[а] Бэйли рассылает двести тысяч лифлетов, и никто ее за это не преследует. Все письма нинкомпупов лишь показывают, на что именно нужно обратить особое внимание. Как Мимэ, они в своих письмах преждевременно выдают задуманные злоумышления[361]. Надеем[ся], что наши адвокаты побывали у яп[онского] консула — теперь это было бы уже поздно, ввиду событ[ий], указываемых газетой. Напишите нам результаты этого визита — крайне важно.

Пожалуйста, соберите от Радосавл[евича] и от всех, кто знал Маг[оффина], сведения об этом «ученом». Если затесались подобные вредители, то нужно всячески осветить их нравственную сторону. Наверное, и кроме Радосавл[евича] и многие другие знают соответственные акты. Когда имеете дело не только с одержимыми, но и просто с преступниками, то нужно запастись всем соответственным вооружением против зла. Подобные темные личности могут измышлять решительно все, что для их мрачных махинаций им нужно. К этому следует подготовить не только наших адвокатов и советников, но и Миллик[ана], участие которого постоянно Подтверждается, — очевидно, ввиду его особых знаний по философии. Если рассуждать с точки зрения справедливости, то у Вас и у нас все обстоит прекрасно. Никто на свете не может говорить против образовательных учреждений, тем более что и у нас, и у Вас к этому был многолетний опыт. Никто не может говорить против экспедиции, ибо ежегодно посылаются и финансируются всевозможные экспедиции. Никто не может говорить против картин, ибо уже двадцатипятилетие моей художественной деятельности было отмечено в 1915 году и достаточно оценено прессою и критиками разных стран. Кто же может говорить против моих книг, содержание которых посвящено культуре, во всех ее аспектах, и тоже достаточно оценено в разных странах? И Ваша деятельность не может вызывать никаких недоумений и сомнений. Зина и Морис имели музыкальный институт и раньше, Франсис заведовала в «Музыкальной Америке»[362]. Словом, о чем бы ни заговорить, положение всех нас совершенно прочно и не может зависеть от злоречия какой-то маленькой нечестивой кучки невежд и преступников. Но возьмите опять для примера письмо Маг[оффина]. По его предумышленным намерениям оказывается, что картины мои и вся художественная репутация куда-то исчезли, мои книги вдруг как бы не существуют. Вся культурная образовательная деятельность будто бы и не существовала. Вот какие пределы тьмы показываются, когда темный предатель-преступник хочет завладеть чужою собственностью и опрокинуть все то, что ему же создало положение. Хотя мы уверены, что адвокаты достаточно понимают все сейчас сказанное, но все-таки они могут не знать всего, что сделалось в течение всей сорокалетней деятельности. Ведь адвокаты не могут знать и моего положения в России, не могут знать и всех выступлений в Европе. Ведь в Америку я был приглашен не как новичок, но именно вследствие уже бывшей широкой известности. Впрочем, в деле или в иске против клеветы адвокаты перечисляют мои титулы и звания — значит, они должны запомнить, о чем и о ком они ведут дело. Все это так, все это ясно как день, и все же перед нами лежит более чем показательное письмо Маг[оффина], в