Книга Богиня - Маргарет Пембертон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Холодно сверкнув глазами, Дентон налил себе очередную порцию бурбона. Он проиграл сражение, но не войну. Валентина теперь живет в Ойстер-Бей, и пока она будет здесь, он в силах контролировать ее действия и поступки. И не откажется так просто от власти.
Видал открыл глаза и непонимающе огляделся. Где он? Белые стены палаты словно смыкались над ним, и он отчаянно заморгал, пытаясь не потерять сознания. Руки невыносимо дергало, в плечах стреляло. Он попытался сесть и охнул. Ладони и голова были обмотаны бинтами, а из вены торчала игла капельницы. Память неожиданно вернулась к Видалу, и он похолодел от ужаса.
Он был внизу и мерил шагами комнату, пытаясь найти способ заставить Кариану понять, что больше так продолжаться не может. Погруженный в собственные мысли, Видал не замечал дыма. Хейзл выбежала из кухни, где готовила себе какао, и закричала:
– Видал! Что-то горит!
– На кухне? – быстро обернулся Видал.
– Нет! Я думала, что это вы заснули и оставили непотушенную сигарету!
В эту минуту в комнату ворвались клубы дыма, и весь дом наполнился едкой вонью горящего дерева. Они побежали к выходу. Видал распахнул дверь, но тут же отшатнулся, окутанный удушливым облаком.
– Разбудите слуг! – крикнул он Хейзл, прижимая к лицу платок. – Выведите их и сами оставайтесь во дворе!
– Но Кариана…
Видал уже мчался через холл.
– Я ее вытащу! Убирайтесь же, черт возьми!
Он не видел пламени, только слышал рев. Жадно глотая воздух, он ринулся вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Чей и горничные жили на первом этаже. Хейзл успеет их разбудить и вызвать пожарных. Оставалась только Кариана.
Дым становился все гуще. Чувствуя, что легкие вот-вот разорвутся, Ракоши метнулся к комнате жены. Что, если она спала и уже задохнулась.
На лбу Видала выступил пот. Господи Боже, через сколько минут человек погибает от удушья? Как долго бушевал огонь там, за закрытой дверью?
Дверь ее спальни обуглилась и покоробилась. Накалившаяся ручка обжигала пальцы. Кариана лежала в дальнем углу комнаты – маленький, скрюченный комочек. Вся спальня пылала. Огромные оранжевые языки лизали бархатные шторы. С потолка на голову и плечи Видала летела штукатурка. Он задыхался. Пламя уже подбиралось к ногам Карианы. Пересекая комнату, он заметил, что атласная ночная рубашка уже занялась. По волосам пробежали искры. Восковая кукла, зажатая в ее руке, расплавилась прямо на глазах. Видал попытался сбить пламя голыми руками.
Горящая балка упала за спиной. Видал поспешно подхватил Кариану на руки и обернулся. Стена огня преградила им путь. Больше Видал ничего не помнил. Когда сознание вернулось, он лежал на траве, в саду Виллады, а ночное небо полыхало отблесками пожара.
– Кариана… – слабо прошептал он, пока его осторожно укладывали на носилки и везли к машине «скорой помощи», – Кариана…
– Ваша жена жива. Ее увезли в больницу, – заверил санитар. Видал ощутил одновременно огромное облегчение и невыносимую боль.
– Я должен послать телеграмму, – пробормотал он, борясь с подступающей темнотой. – Послать… В Нью-Йорк.
– Для этого еще будет время, сэр, – сочувственно кивнул санитар. – Не волнуйтесь, все образуется.
Видал снова попытался что-то сказать и не смог. Обожженные нёбо, гортань, легкие причиняли невыносимую боль. Валентина. Известие о пожаре будет во всех газетах. Ему нужно успокоить ее, сообщить, что все обошлось, что не стоит тревожиться, что между ними ничего не изменилось и не изменится.
– Валентина, – шепнул Видал и провалился в темную бездну забытья.
И вот теперь, вспомнив все, он снова попытался сесть. В палату вошел врач.
– Как моя жена? – со страхом спросил Видал.
– В очень тяжелом состоянии, мистер Ракоши. Шестьдесят пять процентов кожи обожжено. Сорок шесть процентов – ожоги третьей степени.
– Ужасно, – прошептал Видал, бледнея. – Она будет жить?
Врач с озабоченным видом сел у постели больного.
– Пока трудно сказать, мистер Ракоши. Обычно если кожа на пятьдесят процентов в ожогах третьей степени, смерть неизбежна. В случае с вашей женой возможен не столь печальный исход, и надежда еще не потеряна.
– Я хочу видеть ее, – выдохнул Видал, пытаясь подняться, но доктор удержал его.
– Ваша жена без сознания, мистер Ракоши. Я попросил бы вас пока оставаться в постели. Если в состоянии миссис Ракоши произойдут хотя бы малейшие изменения, я дам вам знать.
Небольшое усилие вызывало нестерпимую боль. Видал посмотрел на забинтованные ладони. Доктор перехватил его взгляд.
– Вам чрезвычайно повезло, мистер Ракоши. Вы были в куртке, и рукава предохранили от ожогов ваши руки.
– А кисти? – напряженно спросил Видал.
– Кисти сильно обожжены. Вам понадобится пересадка кожи, но и в этом случае я не гарантирую вам, что вы сможете полностью ими владеть. Мне очень жаль.
Губы Видала плотно сжались.
– Насчет лица не волнуйтесь, – продолжал доктор. – Всего несколько следов от ожогов. Здесь, – показал он на лоб Видала у самых волос. – И, вероятно, крохотный шрам здесь. Когда отрастут волосы, будет совсем незаметно.
Видал выслушал доктора молча и тихо попросил:
– Я хотел бы поговорить с мисс Ренко. Есть люди, с которыми мне необходимо срочно связаться.
– Это невозможно, мистер Ракоши. Мисс Ренко погибла.
Видал неверяще уставился на него.
– Не может быть! Она выбежала из дома! Я велел ей уходить!
Доктор сочувственно покачал головой.
– Как только слуги оказались в безопасности, она вернулась. Ваш бой-филиппинец попытался удержать ее, но она вбежала в дом и там задохнулась. Пожарный нашел ее тело у подножия лестницы.
– Иисусе! – прошептал Видал, закрывая глаза. Хейзл вернулась, чтобы попытаться спасти Кариану. До последних минут своей жизни она оставалась преданным и надежным другом.
Видал отвернулся, не желая выказывать, как он потрясен. Хейзл мертва. Хейзл, спокойной, рассудительной доброй Хейзл больше нет на свете.
Но тут страх охватил его с новой силой.
– Вы сказали, что все слуги спаслись? Никто больше не пострадал?
– Нет. Только мисс Ренко.
Только. Для доктора она была всего-навсего секретаршей. Возможно, экономкой. Но для Видала оставалась лучшим другом. Без Хейзл последние несколько лет были бы сущим адом. Она заботилась о Карианс, оберегала ее в его отсутствие, защищала от прессы, была компаньонкой, исповедницей, сиделкой. Теперь она мертва, и у Карианы нет и не будет никого, кто относился бы к ней так же бескорыстно, как Хейзл.
