Книга Каллиграф - Эдвард Докс

Бабушка и профессор Уильяме рассмеялись. Я поднял руки:

– Я ничего об этом не знаю. Это правда. – Я был пристыжен.

– Не бери в голову, – сказала бабушка с притворным сочувствием. – У тебя впереди еще масса времени, чтобы начать учиться.

Дальше беседа потекла гладко, в ритме журчания фонтана. Я наблюдал и слушал, но в разговоре не возникало ничего кроме доброго юмора и искренней симпатии в глазах. И хотя я никогда не пытался отгадать, что на уме у моей бабушки – и тем паче у Мадлен, – мне казалось, что они поладили между собой. (Я подумал, что только полный идиот мог ожидать чего-то иного.) По предложению Мадлен бабушка заказала еще выпивку для всех, и лишь около полуночи мы достигли травянистого безумия «Аверны» – ликера, который по праву можно назвать ликером всех ликеров.

Когда мы уже уходили, бабушка спросила:

– А твой друг Уильям, как у него дела?

– Совсем забыл сказать: он собирается жениться.

Мы дошли до угла Виа Джустиниани, где находилась бабушкина квартира: это была плохо освещенная улица, которая, вероятно, не меняла свой облик на протяжении последних четырех столетий. «Мы представляем собой забавную группу», – подумал я, когда мы остановились перед огромной входной дверью с массивными железными петлями и рядами фигурных металлических скоб, покрывавших всю деревянную поверхность. Бабушка достала ключ, до смешного большой (словно он был изготовлен для какой-то средневековой сокровищницы), и вставила его в замок.

– Тут есть одна хитрость, – объяснила она. – Надо немного потянуть на себя – буквально на пару миллиметров, и тогда он легко поворачивается влево.

Она замешкалась на секунду. Потом меньшая по размеру дверь, врезанная в большую, бесшумно открылась, и мы друг за другом вошли внутрь. Воздух пах по-другому – старым камнем и кипарисом, растущим во дворе. Мы немного прошли в темноте, потом бабушка включила свет, и мы начали восхождение по скрипучей деревянной лестнице, которая вскоре свернула налево.

– Увы, мы с Джаспером всегда жили на самом верхнем этаже, – сказала бабушка, обращаясь к Мадлен, когда мы остановились на одном из пролетов лестницы, чтобы перевести дыхание. – Понятия не имею, почему так сложилось. Это сплошная мука. Особенно в моем возрасте. Но, по крайней мере, это означает, что визиты нам наносят только те, кто очень нас любит. Не правда ли, Фергюс?

Через некоторое время свет на лестнице погас. Я услышал, как профессор Уильяме щелкнул выключателем у меня за спиной.

– Правда, – ответил он, задыхаясь. – Совершенно верно.

По римским стандартам квартира у бабушки просто восхитительно просторная. Но все равно горы книг и манускриптов громоздились повсюду – они полностью покрывали огромный обеденный стол (за которым никто никогда не обедал), тянулись стопками вдоль всех стеллажей (там книги были сложены є уверенной небрежностью и практицизмом бывалого библиотекаря), возвышались башнями и пирамидами под ее любимой настенной картой («Европа: 1492 год»), лежали кучками вокруг ее любимого кожаного кресла, в котором она всегда читала, и постепенно, но неотвратимо захватывали комнату – и это несмотря на то, что в квартире был и отдельный кабинет, и спальня, тоже полная книг. А на место в бабушкиной квартире претендовали не только книги.

– Что делают здесь эти статуи? – поинтересовался я.

– И как вам удалось поднять их сюда? – добавила Мадлен.

Профессор Уильяме многозначительно прокашлялся.

Вдоль всей стены, сразу возле входной двери, стояла коллекция из пяти белокаменных статуй высотой примерно мне по плечо, под ногами у них лежал и страницы газеты «Стампа». Вокруг статуй на полу, тоже на газетах, валялось несколько фрагментов скульптур: рука, голова, кусок бедра, ухо.

– Ах, это. Я храню их для одного человека, – пробормотала бабушка, включая многочисленные светильники. – Не беспокойтесь, это не римские древности, и могу вас заверить: я их не крала. Это шестнадцатый век, второстепенный мастер. Теперь сварю кофе, а затем мы…

– Мадлен, – профессор Уильяме прервал ее на полуслове. – Я хочу выкурить трубку на террасе. Не присоединитесь ко мне? К сожалению, Грейс не разрешает курить в доме. Кажется, это вредно для рукописей. Но снаружи можно делать все, что вздумается. Мы вдоволь накуримся, чтобы потом перетерпеть еще часок, а я вам покажу панораму города.

– Это было бы здорово, – Мадлен сказала это с искренним энтузиазмом.

Они открыли двери, ведущие на террасу и расположенные в дальнем конце комнаты, и на мгновение в квартиру проник далекий городской шум. А потом двери закрылись, и все снова стихло.

Я прошел в кухню следом за бабушкой и смотрел, как она роется в буфете, где у нее хранился кофе.

– Тебе помочь? – предложил я.

– Нет-нет. Конечно нет. Как думаешь, что лучше: «Кибо-чагга» или «Сан-Августин»? Что предпочтет Мадлен?

– Ей понравится все, что бы ты ни приготовила.

– Это я понимаю, Джаспер. Я просто хотела бы подобрать – ну, ты понимаешь – оптимальный вариант.

– «Кибо-чагга».

– Отлично, – Бабушка взяла нужный пакет, раскрыла его и насыпала зерна в электрическую кофемолку. – Значит, будет «Кибо-чагга».

Высокий резкий гул заполнил кухню. Бабушка встряхнула кофемолку и еще раз на мгновение включила ее. Она обернулась ко мне, одновременно поднося перемолотый кофе к носу.

– И не спрашивай меня, что я о ней думаю, Джаспер, потому что это нечестный вопрос.

– Что ты о ней думаешь?

Она улыбнулась:

– Я ничего не думаю.

– Нет, думаешь. Ты всегда и обо всем думаешь.

– Не будь дурачком и не остри.

– Извини. Но все равно: что ты думаешь?

Она достала чашки для эспрессо и пожала плечами:

– Что ты хочешь от меня услышать? Ты хранишь молчание в течение десяти лет обо всех своих отношениях – ты прилагаешь серьезные усилия, чтобы твоя частная жизнь оставалась по-настоящему частной, – и я тебе за это благодарна. А потом в один прекрасный день ты вдруг появляешься… с кем-то. Очевидно, ты испытываешь сильные чувства. Более того. Очевидно, что ты испытываешь очень сильные чувства – Она включила кофеварку. – И я не имею никакого права сомневаться в твоих решениях. Я доверяю твоим чувствам, потому что я знаю… Я знаю, что ты не склонен к необдуманным выводам.

– Ладно, бабушка, перестань изъясняться загадками. Что все это должно означать?

– Только то, что я уже сказала. – Она поставила чашки на крышку кофеварки, чтобы они прогрелись. – Правда, Джаспер, сам перестань. Я знакома с Мадлен меньше пяти часов. – Она проверила пар. – Может, взбить молоко?

– Не обязательно, – отмахнулся я.

– Хорошо.

– Я не прошу тебя делать глубокие заключения. Просто скажи: она тебе нравится?