Книга Русские распутья или Что быть могло, но стать не возмогло - Сергей Кремлев

Царь удивлялся:

«Откуда брани и свары в вас? Не отсюда ли – не из вожделений ваших, бушующих в душах ваших? Жаждете – а не имеете, убиваете и завидуете, и не можете добыть, препираетесь и враждуете…».

Как это точно!

И как в высоком смысле слова человечно…

Показательно, что Иван написал и так:

«Это всё о мирском; в духовном же и в церковном если и есть некий небольшой грех, то только из-за вашего же соблазна и измены; кроме того и я – человек: нет ведь человека без греха, один бог безгрешен; а не так, как ты – считаешь себя выше людей и равным ангелам…».

Это было написано в XVI веке – за сто лет до появления во Франции «божественного» «Короля-Солнца» Людовика XIV, усомниться в непогрешимости и «божественной природе» которого публично было равно государственному преступлению. Царь же Иван открыто – ибо послание Курбскому было не конфиденциальным письмом, а политическим манифестом – признавал свою человеческую природу и тем самым отдавал себя на суд не только высшего судии, но и смертных своих современников. Для этого надо было обладать очень большими запасами духовной стойкости и убеждения в своей правоте.

Кроме первого послания 1564 года Курбский направил Грозному и ещё два послания в 1579 году, и академик Сигурд Шмидт, имея их в виду, справедливо замечает, что Курбский «мечтал не о представительных учреждениях, а прежде всего о способах ограничения самодержавной власти государя».

«О соборах 1564–1565 и 1566 гг., – пишет С.О. Шмидт, – в деятельности которых участвовали и купцы и которые, казалось бы, больше всего должны были отвечать идеалу совета с “всенародными человеки”, Курбский умалчивает. Более того, время, когда происходили эти события, он характеризует, как “время зла”…»

Что ж, здесь не с чем спорить – взгляды и действия курбских объяснялись не их заботами и тревогами об общественном благе, а, говоря словами Грозного, вожделениями, бушевавшими в их душах.

Вполне закономерно, что свой поздний анти-ивановский памфлет Курбский назвал «История о великом князе Московском», отказывая не только Ивану в праве именоваться «царём всея Руси», но и Руси в праве быть не великим княжеством, а суверенным царством!

Внутренний мир Ивана Грозного был, вне сомнений, богат и трагичен. По сути, Иван был почти всю свою жизнь духовно и человечески одинок, и это его не могло не тяготить. Впрочем, о человеческой натуре Ивана мы знаем, в основном, из записок иностранных дипломатов и авантюристов, бывавших на Руси, а объективность их, мягко говоря, сомнительна. Скорее надо предполагать, напротив, сознательное негативное искажение нравственного облика Грозного иностранными авторами.

Так, в 1582 году в Европе на немецком языке была издана книга Г. Хоффа «Erschrekliche greutiche und unerhörte Tyranney Iwan Wasiljewiec» («Ужасающая, мерзкая и неслыханная тирания Ивана Васильевича»). Название говорило за себя – это был не исторический источник, а яркий образец антирусской пропаганды, назвать которую геббельсовской нельзя только потому, что до появления Геббельса должно было пройти более трёх веков.

Русские летописные свидетельства на сей счёт тоже не всегда можно считать достоверными – слишком много врагов нажил себе царь Иван за своё непростое правление, чтобы рассчитывать на полную объективность даже среди соотечественников, особенно из церковной среды, где составлялись летописи. Одно из его описаний выглядит так: «Царь Иван образом нелепым, очи имея серы, нос протягновенен и покляп (кривой. – С.К.), возрастом (ростом. – С.К.) велик бяше, сухо тело имея, плеща имея высоки, груди широки, мышцы толстыя»…

В «Словаре древнерусского языка» И.И. Срезневского слово «нелѣпый» толкуется как «непристойный» – слово «некрасивый» имеет эквивалент «некрасьныи». Вряд ли можно считать летописца, давшего такой портрет царя(!), очень к нему расположенным.

Благодаря реконструкции М.М. Герасимова по черепу, мы можем сопоставить скульптурный портрет с летописным «словесным портретом», и дать своё описание: «Царь Иван образом грозен и суров, очи имеет острые, нос орлиный…» и т. д. В целом же налицо крупный, лёгкий на подъём, атлетически сложенный мужчина с сильным (и цельным, вообще-то) характером. Впрочем, известный историк А.А.Зимин усматривает в герасимовском портрете лишь «брезгливо чувственный рот» и считает, что Грозный имел «неповторимо отталкивающий вид».

Что ж, каждый видит своё…

Иван неожиданно скончался 53 лет от роду – в возрасте нестарческом. При этом особой болезненностью он, похоже, не отличался. Сам тот факт, что ходили слухи о его отравлении, доказывает, что достаточное здоровье Ивана было для окружающих очевидным. Это, к слову, сразу ставит под сомнение достоверность всех сообщений о якобы разгульном и развратном образе жизни юного Ивана – участники оргий смлада здоровье имеют, обычно, с молодости же расстроенное.

К тому же, сложно соединить в одном человеке склонность к книгочейству и к пьяному непотребству.

Однако характер Ивана IV Васильевича, прозвищем Грозного, не мог не быть объективно сложным в силу обстоятельств его личной биографии… Его предшественники – отец Василий III, дед Иван III, и практически вообще все великие князья – московские, владимиро-суздальские, киевские, воспитывались отцами, и в мужском окружении… И воспитывали их не просто по-мужски, но как будущих властителей, что означало по тем временам – и как воителей.

С ранних лет мальчиков, которым предстояло в какой-то момент занять великокняжеский стол, брали на охоты, в дальние военные походы, привлекали – и не ради забавы, к реальной государственной работе. Юный княжич уже в восемь лет мог возглавлять – пусть и номинально, экспедицию на русские рубежи для отражения степных набегов. Всё это формировало вполне определённый тип натуры, для которой мужественность и личная воинская храбрость были так же естественны, как дыхание…

Иван же отца не знал, осиротев в три года… Воспитывали его мать Елена Глинская и мамка Аграфена Челяднина… Был ласков – но не более того, фаворит матери и брат Аграфены Овчина-Оболенский. Однако и двух последних от Ивана после смерти матери оторвали, хотя восьмилетний Иван просил (просил!!) за них… В первом послании Курбскому он писал:

«Когда же суждено было по божьему предначертанию родительнице нашей, благочестивой царице Елене, переселиться из земного царства в небесное, остались мы с почившим в бозе (в 1563 году. – С.К.) братом Георгием (Юрием. – С.К.) круглыми сиротами – никто нам не помогал…».

Живой, любознательный мальчик, но одновременно и великий князь московский, оказался в некой психологической «мясорубке», которая порой принимала физический, физиологический вид – иногда неугодных боярам людей убивали прямо на его глазах!

«Было мне в это время восемь лет; и так подданные наши достигли осуществления своих желаний – получили царство без правителя, об нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, – писал Иван Курбскому, – сами же ринулись к богатству и славе, и перессорились при этом друг с другом…»