Книга Триада: Кружение. Врачебница. Детский сад - Евгений Чепкасов

– Скажите, а как попасть в тюрьму?

– А что, тебе уже пора? – спросил охранник автостоянки и загоготал, после чего соизволил-таки ответить: – Вон она, смотри. Иди мимо гаражей и сразу уткнешься.

– Вам на свидание? – вежливо полюбопытствовал человек с автоматом. – Идите вон к тому крылечку с козырьком. На нем еще две женщины стоят – видите?

– Вижу, спасибо, – отозвался Гена и, преодолев последние метры, поднявшись по ступеням крылечка, миновав курящих женщин, пригнув голову в низковатом дверном проеме, – шагнул в тюрьму.

Тесное помещение, куда попал Гена, было похоже на сельпо в день завоза товаров: советская решетка в форме восходящего солнца на единственном грязном окошке, большой стол с базарными весами, заваленный продуктами, людская толчея и говорильня. Из общей картины несколько выбивался рядок коричневодерматиновых больничных сидений, да и стены, сплошь увешанные объявлениями, в сельпо были бы маловероятны.

Гена посмотрел на часы: десять минут девятого, почти в срок.

– Скажите, а где списки на свидание? – спросил он.

Ему указали на стол. Там, действительно, лежали три листка с пронумерованными фамилиями. Листки были озаглавлены по-разному: «к начальнику», «на свидание», «на передачу». В листке «на свидание» Валерьев оказался восемнадцатым. «Когда же они успели?» – удивленно подумал он о предыдущих семнадцати и спросил, по сколько человек пускают.

– По восемь, – ответили ему. – Пойдешь третьим эшелоном.

«Третьим эшелоном, – мысленно повторил он и нашел, что фраза вызывает военные ассоциации: теплушка, эвакуация, раненые… – На поезд бы не опоздать… Не опоздаю – хоть пятым эшелоном, но пришел бы на десять минут пораньше и успел бы во второй». Было досадно, но Гена успокоил себя тем, что времени свободного полно, вещи с собой, а здесь есть на что посмотреть в целях пополнения копилочки житейского опыта. Рассудив так, он неторопливо и внимательно огляделся.

Помещение было узкое и довольно длинное – почти коридор. В наружной стене этого коридора были дверь и окно, вдоль стены располагались стол с весами и больничные откидные сиденья. Во внутренней стене коридора были проделаны четыре окошечка с перспективно скошенными краями, наглухо закрытые изнутри черными, почти печными заслонками. Чтобы окошечко открылось, следовало нажать вмонтированную в стену кнопку звонка, а кому в какое окошечко звонить, было понятно из надписей над этими амбразурами: «окно для справок», «окно для оформления свиданий», «прием продуктовых передач», «прием вещевых передач». Помещение-коридор оканчивалось массивной железной дверью, возле которой кучковался первый эшелон пришедших на свидание; вскоре они исчезли за дверью, и сразу стало свободнее.

Около стола с синими базарными весами хлопотали те, кто принес продуктовые передачи. Гирь для весов не было, поэтому в качестве противовеса использовали килограммовый пакет с пряниками: на малой чаше весов – пряники, на большой – толстая уродливая каталка армавирской колбасы. Взвесили, внесли в опись передачи, утерли пот – дальше… У краешка стола стояла красивая девушка и извлекала из блока пачку за пачкой дорогие сигареты, отработанным движением вскрывала пачки и высыпала сигареты в полиэтиленовый пакет; пакет постепенно наполнялся, а рядом лежал еще непочатый блок.

Подумав, что смотреть на людей так подолгу нехорошо, Гена стал изучать настенную информационную печать. Он с любопытством прочитал перечень продуктов и вещей, запрещенных и разрешенных к передаче, ознакомился с порядком передачи и уголовной ответственностью за незаконную передачу… Далее шло объявление, заставившее Гену улыбнуться: «С 1 апреля 2001 г. запрещается прием мисок от граждан для передачи подозреваемым, обвиняемым и осужденным». Типа того, первоапрельская шутка… Но через некоторое время читать на стенах стало уже нечего, и Валерьев от скуки возобновил свои наблюдения за людьми.

Люди были разновозрастные и разнохарактерные, почти все – женского пола, дети среди них отсутствовали.

Единственный мужчина, кроме Гены, был с женой и дорожным баулом. Жена тихо плакала, о баул все запинались, на душе у мужчины было скверно. Разрешение выдали на одного человека, на него, а он просто не знал, что жену тоже вписывать надо, чтобы впустили, а теперь уже поздно, не пустят, и поезд через пять часов, а ехать двое суток; хоть передачу закинули, поест, если по пути всё не растащат и сокамерники не отберут; а жена из-за него, дуралея, сына не увидит. Скверно…

Девчонки пришли к своим парням – одна первый раз, вторая не первый, познакомились здесь. У той, что первый раз, парня неделю назад закрыли, и целую неделю не могла узнать, где сидит, – представляешь?

– Ну и что, неделя… Мой больше года уже, и переводят из СИЗО в СИЗО, заманали.

– И как его там – не обижают?

– Моего обидь попробуй. Нормально, говорит, прорвемся. Жениться обещал, как выйдет.

– А я год замужем, на третьем месяце, даже не знаю теперь…

– Чего тут не знать – рожай, а то на всю жизнь без детей останешься.

– Тебе легко говорить…

– Очень легко, если ему восемь лет светит.

– А как же ты тогда? Ведь восемь лет, а вы не женаты…

– Да какая разница! Я к нему в зону на длительную свиданку приеду и забеременею, а выйдет – подарок будет.

– Ты смелая.

– Как он.

– И чего ему не хватало? – риторически вопрошала красивая полноватая женщина в костюме леопардового окраса, обращаясь к паре с баулом. – В университете учился, деньги ему давали. А он думал, что это всё так, хиханьки да хаханьки. Подзаработать захотел и травки покурить, посмеяться. Вот и подзаработал, вот и посмеялся.

– Да их лупить надо, а не деньги давать! – мрачно заметил мужчина. – Тогда и мозги будут в нужном направлении работать.

– А как фамилия начальника тюрьмы? – спросила девушка – потрошительница сигаретных пачек, разминая уставшие пальцы.

– А зачем тебе? – живо откликнулась толстая старуха.

– Письмо писать.

– Ты еще собаке служебной напиши.

– Что я ей буду писать? – улыбнулась девушка печально. – Здорóво, собака, как твоя жизнь служебная?..

– Во-во, так начальнику и пиши. А то они здесь сволочь на сволочи: мне лекарство надо запить – воды нет, пошла в ларек, а там учет. Чтоб им там всем заучётило!

Первая партия вышла из-за стальной двери, и вскоре запустили вторую. Сухонькая женщина в простой одежде, с многолетней материнской усталостью на лице, каких много бывает в церкви, напутствовала девчонок:

– Главное – не плачьте.

А когда второй эшелон скрылся за дверью, она взяла список и сделала перекличку, после чего собрала разрешения на свидание у тех, кто попал в третью партию.

– Что же вы не заполнили? – спросила она, возвращая Гене бумажку. – На обратной стороне надо паспортные данные писать.