Книга Генерал - Дмитрий Вересов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Милый, – прошептала она и, уже не думая, что делает, рванулась за собакой. Пес поднял голову, и в глазах его не было ничего, кроме отчаяния и неверия. – Нет! Ты живой, ты будешь жить, – лихорадочно бормотала она, гладя лобастую голову и пытаясь понять, как лучше поступить. – Я должна, я спасу тебя… – Она наклонилась, поцеловала измученную морду и, выдохнув, подняла пса на руки. – Мы пойдем домой.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
«Воля народа», 24 января 1945 г., № 8, с. 1.
Преступление в Круппа-Мюле.
Танковая разведка Советской армии, прорвавшая фронт в районе Литцманштадта, 20 января ворвалась в поселок Круппа-Мюле (Верхняя Силезия). Войдя в поселок, танки, в количестве около десяти машин, открыли огонь по домам местных жителей и в упор начали расстреливать тех, кто пытался спасти жизнь бегством. По пути движения советские танки появились на территории расположенного в Круппа-Мюле лагеря русских и украинских рабочих. В этом же лагере проживало большое число эвакуированных из украинских областей.
Советские танкисты, увидев выбегающих и собирающихся во дворе соотечественников, прекратили движение. В одном из танков открылся люк. В нем появился командир. Не выходя из танка, он приказал всем, проживающим в лагере, собраться во дворе. Когда большинство живущих в лагере, преимущественно девушки и женщины, в том числе старухи и эвакуированные дети, собрались, танки неожиданно открыли по ним огонь из пулеметов. Бросившихся бежать танки начали преследовать и давить своими гусеницами.
В течение нескольких минут было уничтожено несколько сот человек. Затем танковая разведка повернула и отошла к своим войскам. Немногие оставшиеся в живых рабочие бежали на запад. Им были оказаны помощь и содействие при эвакуации вглубь Германии.
Преступление в Круппа-Мюле страшнее Винницкого и Катынского злодеяний. Ему нельзя найти даже безумного объяснения.
Пусть командир советского танка был трижды фанатик-коммунист. Пусть это была непревзойденная мразь, привыкшая к крови и преступлениям. Но ведь читал он выступления Сталина и других большевистских вождей, читал листовки и обращения, призывающие красноармейцев «спасти братьев, насильно угнанных в немецкое рабство»? Конечно, читал. Почему же он, вплотную встретившись со своими соотечественниками, которых еще так недавно большевистская пропаганда оплакивала как жертв немецкого произвола, почему этот советский танкист бросился к пулемету, а не к стоящему перед ним «освобожденному брату»?
Изверги слышали родные голоса, молящие о пощаде. Палачи видели растерянных женщин и плачущих детей, своих по крови и по родине. И давили их гусеницами танков.
Что это? Месть? Но ведь мстят тому, кто в чем-то виноват. В чем же была вина немощных старух, несчастных девушек, пятнадцатилетних детишек? Что двигало рукой красноармейца, когда он выпускал пулеметную очередь по беззащитным детям?
Нет, «братолюбивая» пропаганда оказалась ни при чем. Этой пропагандой обманывали наивных и доверчивых людей, у которых нужно было выкачать побольше денег на войну: начиная от либеральствующих богатых англичанок и кончая колхозницами, изнывающими в непосильном труде. Но красноармейцев ведут в бой не красивые лозунги. Красноармейцам давно уже не говорят: «Тебя ждут твои братья». Наоборот, им всячески доказывают, что теперь вокруг них – одни враги. Над двигающейся массой советских бойцов владычествует истошный вопль Эренбурга: «Бей! Режь! Уничтожай!»
Злодеяние в Круппа-Мюле – начало безумного плана уничтожения наших соотечественников, находящихся на этой стороне фронта.
Этот безумный план четко сформулирован жидом Эренбургом. Уничтожать всех, кто, волей или неволей, пожил без советской власти. Они познали правду о Сталине и его клике. Они опасны для сталинского режима. Они обречены на смерть.
В. Терехов
Трухин сидел в номере гостиницы «Гардт» в ожидании начала торжественной передачи двух первых дивизий РОА – хотя вторая все еще находилась в процессе формирования – под командование Власова. Его обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, РОА становилась официальным союзником Германии, и немцы это всячески подчеркивали, даже тем, что и немецких, и русских генералов разместили в точном соответствии со званиями и на равных. С другой – на фоне идущей лавиной Красной армии все это было каплей в море. Но главное – все было слишком поздно, и отлично выученная, высокая духом дивизия казалась всего лишь детской игрушкой. Конечно, еще оставалась надежда на победы, на встречи в бою, на увиденную советскими солдатами Европу… Трухин, никогда не лгавший себе, ясно отдавал отчет, что не будь этой крошечной надежды, этого шанса единицы к сотне, он давно сложил бы свои полномочия. Война – явление непредсказуемое, даже на пятый ее год. Вчера, перед отъездом из Далема, он долго говорил с Баерским. Как два аристократа, они никогда не разговаривали о личном, но в их деловых беседах всегда присутствовало нечто малоуловимое, но понятное и близкое им обоим. Трухин видел, что порой Баерский, чья горячая кровь украинских князей, пусть и усмиренная годами адъютантства у Тухачевского, пытался выразить это чувство в словах, но Трухин всегда мягко и необидно останавливал его. Легче от этого никому не стало бы, а вот в общении появились бы трудности.
Баерский коротко и толково изложил положение дел под Мариенбадом, где совсем недавно по инициативе Трухина была создана разведшкола, называвшаяся условно «сельским домиком». По донесениям из России было ясно, что сейчас выброска в тыл организаторов внутреннего сопротивления необходима, ибо НКВД уже создал в ожидании «власовских партизан» отдел по борьбе с бандитизмом. И потому представители КОНРа на той стороне необходимы, как воздух. «Домик» представлял собой точную копию советских разведшкол, и теперь Баерский рассказывал о тех трудностях, с которыми сталкиваются курсанты в связи с этим. Советская форма, обращение «товарищ» и многое другое, от чего люди уже отвыкли, мешали работе, но Трухин настаивал именно на таком ведении дела.
– Со средним звеном положение безукоризненное. Особенно ваши выпускники, Федор Иванович, выше всяких похвал и могли бы составить конкуренцию офицеру русской армии. Со взводными и ротными хуже, много случайных…
– Если бы время… время… А в людях я уверен. – Трухин машинально чертил на гостиничной бумаге с гербом и с удивлением увидел, что из-под карандаша на листке появляется голова собаки. Вот чертовщина. Это всё Стазин курц. Хорошая порода, упорные немцы создали универсальную собаку, пригодную и для птицы, и для зверя, хотя уж куда… ему до настоящего костромича[188]… – А вы любите собак, генерал? – неожиданно спросил он и увидел, что лицо собеседника смягчилось, и между ними снова пробежала волна близости.
– Да. Ведь помните, до начала тридцатых при армейских питомниках всегда содержались и охотничьи, красные командиры тоже баловались охотой, и я, грешный.
