Книга Записки гайдзина - Вадим Смоленский

— М-м-м… — протянул он и задумался.

Будды и бодхисаттвы! Чего я от него хотел?

Что ожидал услышать? Сплетенный из звуков парадокс? Акустическую ленту Мёбиуса? Трехсекундный пассаж, взрывающий расхожие представления о добре и зле? Да и зачем мне было это нужно? Разве я собирался просветляться под эти звуки? Разве намеревался ежедневно мурлыкать их с утра до ночи, свивая мозговые извилины в скрипичный ключ?

Нет, конечно нет… Я просто запомнил бы эти несуразные ноты, как смог — криво, неверно, с отсебятиной, с диезами вместо бемолей — чтобы когда-нибудь потом, в туманной перспективе, в случайной, но теплой компании небрежно повторить их корявыми пальцами на расстроенном пианино и объяснить: мол, это коан, подаренный мне дзэнским монахом. Чтобы какая-нибудь юная дуреха, сходящая с ума по всему восточному и японскому, рассказывала потом лучшей подруге: ах! с каким мужиком познакомилась — в Японии жил, с монахами дружил, на рояле медитирует и по-умному говорит.

Тьфу…

Бонза взял в зубы мундштук, набрал в легкие воздуха, и на его голом черепе блеснул закатный луч.

Ре…

Ми…

Фа…

Си-бемоль…

Точно сам великий Юнь-мэнь схватил меня за нос сухими костяшками своих узловатых пальцев. Будь я крестьянским парнем, рожденным в эпоху Тан, — я просветлился бы в момент. Здесь не над чем было медитировать и даже нечего запоминать. Это было то, что узнал бы всякий. Это были «Осенние листья».

Сентиментальная французская мелодия, когда-то пересекшая Атлантику, чтобы стать джазовым стандартом и в качестве такового преодолеть еще и Тихий океан, — лишь она одна в этот прозрачный октябрьский день и могла стать ответом на мою несуразную просьбу. Потому что она была проста и безыскусна. Потому что была красива. Потому что лучше любой другой расставляла все точки над «ё».

Да, да, да. Все правильно. Джазовый стандарт. Кем-то придуманная музыка. Кем-то построенная гармоническая сетка. Если можешь — бери ее и накручивай свое. А если не можешь — слушай тех, кто может. Или тех, кто когда-то мог. Заводи пластинку. Слушай записи ушедших титанов. Вот тебе и весь коан.

Что же делать… Мы не титаны. Мы так себе импровизаторы. Мы не рождены в эпоху Тан, мы рождены в эпоху постмодернизма. В эпоху, когда от дзэна остались лишь коаны, а от джаза — лишь стандарты. В эпоху, когда никого и ничем уже не удивить. Это когда-нибудь потом скажут, что мы жили в серебряном веке джаза, при джазовой династии Сун, когда эта дхарма уже закатывалась, но еще не совсем закатилась. Это потом нам позавидуют — потом, когда бессмысленность и скука скрутят нашу бедную сансару так, как не снилось болезням и войнам. За миг до прихода нового патриарха — который сыграет такой джаз, какого никто и никогда еще не слыхал.

А мы такого джаза не сыграем. Мы не бодхисаттвы. Мы не взорвем своих заскорузлых мозгов, не увидим жемчужного дворца на пыльной травинке и не сочиним бессмертной гатхи. Палка-подтирка останется для нас палкой-подтиркой, а семь нот останутся для нас натуральной гаммой.

Ну что ж… Это вовсе не повод отчаиваться. Оставим акустические парадоксы титанам. Оставим их Майлзу Дэвису и Кшиштофу Пендерецкому. А сами сыграем тот джаз, который нам дано сыграть. Сыграем его на семи нотах натуральной гаммы. Той гаммы, в которой творили Ив Монтан и Борис Мокроусов.

Начнем в натуральном мажоре. Сядем в лотос. Вырастим кактус. Увидим белую цаплю. Рванем за ней следом. Воспарим. Превысим скорость. Догоним императорскую дочь. Из натурального мажора прыгнем в натуральный минор. Взмахнем бейсбольной битой. Пропьем сталинскую премию. Исполним что-нибудь из «Хованщины». Оседлаем велосипед, заберемся в гору, похмелимся красным вином и станцуем казачью самбу у входа в храм. Просто так. Ни для чего. Ради всего святого, которого нет.

«Дзэн для бедных»? Да, пожалуй… Но все равно это — дзэн.

Я счастливо засмеялся, оттопырил оба больших пальца и задрал их повыше.

Танака-сан понимающе сощурился. Хироко улыбнулась. Я прощально кивнул, покрепче сжал руль и оттолкнулся ногой от земли.

Дорогу устилали осенние листья. Они упали с древнего дерева гингко. Их сорвал японский ветер, воспел французский поэт и прославил американский музыкант. За моей спиной остался храмовый двор с автомобильной стоянкой. Добросовестный труженик мандалы и паникадила все стоял на ней и самозабвенно дул в тенор-саксофон фирмы «Ямаха». Горячие, влажные, хриплые, дрожащие звуки один за другим выплескивались в горную прохладу. Они плакали, смеялись, молились, издевались, наперегонки неслись вниз по склону — и разлетались сверкающей звездной пылью в бешено крутящихся спицах моего велосипеда.

январь 1998 — ноябрь 2004

Айдзу-Вакамацу — Санкт-Петербург

ГЛОССАРИЙ

Автор, будучи противником нумерованных сносок к художественному тексту, все же счел необходимым поместить отдельным списком толкования японских слов, имён и выражений, встречающихся в книге. Кроме того, в глоссарий включены объяснения японских, китайских и индийских терминов и имён, относящихся к буддизму. Японские имена даны в оригинальном японском порядке (сначала фамилия, потом имя). Русские написания японских слов приведены в поливановской транскрипции; в случаях отклонения она дается в скобках. Двоеточие обозначает долгий гласный.

Ай рабу ю — японская транслитерация английского признания в любви.

Акутагава Рюноскэ (1892–1927) — классик японской прозы.

Аматэрасу — богиня солнца в синтоизме.

Амида (Будда Амида, санскр. Амитабха, яп. Амида-Буцу) — повелитель рая, хозяин «Чистой Земли», основной объект поклонения в буддийской школе Дзёдо и ее ответвлениях.

Аригато: — спасибо.

Архат — буддийский святой, достигший просветления в традиции Хинаяны.

Асукорубин-сан — аскорбиновая кислота (суффикс «-сан», записанный соответствующим иероглифом, имеет значение «кислота»).

Бака — дура[к].

Банзай (бандзай) — ура! (букв. «десять тысяч лет»).

Бодхидхарма (яп. Бодайдарума, Дарума) — полумифический Первый Патриарх дзэна. Индийский монах, принесший в VI веке дзэнское учение в Китай.

Бодхисаттва (санскр.) — просветлённый в традиции Махаяны, отказавшийся от перехода в Нирвану во имя помощи людям.

Боинтян — девушка с большим бюстом (слэнг).

Бу — мера длины (3,03 мм); тж. старинная монета и единица размера обуви (2,4 мм).

Будда — достигший просветления, пробуждённый.

Ваби — эстетическая категория (бедность и непритязательность как залог прекрасного).

Васаби — японский хрен.