Книга Корректировщики - Светлана Прокопчик

— И что это? — уточнила Оля. Ей же было интересно, чему она обязана разрывом связок.

— “Мертвяк”. Мертвый поток, — объяснил Павел. — Привидение. Любимая “пища” антикорректоров. Эти “мертвяки” силы из живых людей сосут. Ты не волнуйся, мы справимся с ним.

— Паш, — тихо сказала Оля, — ты тоже в Службе?

Он печально посмотрел ей в глаза и молча кивнул.

Новый Год Оля встречала в больнице.

* * *

03 — 15 января 2084 года

Селенград

Нормальный студент учится только в сессию. Зато учится на совесть.

Олю выписали третьего января, еще хроменькую. Сама попросилась, потому что четвертого начиналась сессия. Ничего страшного — четыре экзамена, из них два проходных. Но зато два дипломных — энергосети и математика. Это серьезно, потому что энергосети Оля знала плохо, а математичка терпеть ее не могла и уже пообещала завалить. Вслух пообещала, при всей группе. Сначала хотела вообще не допустить до экзамена, но для этого не нашлось оснований. Да и Филька на нее нажал, объяснив, что сводить личные счеты таким образом просто непорядочно. В общем, Оля с одной стороны радовалась, что курс математики закончился, и она больше не увидит Альбину, а с другой — была почти уверена, что в дипломе появится постыдная тройка.

Первый экзамен был по энергосетям. Теорию Оля более-менее знала, но задачи… Поэтому приняла все мыслимые меры предосторожности. Пятак 1961 года чеканки, причем из той партии, где по чьему-то недосмотру был увеличенный процент меди, за счет чего эти пятаки были розового цвета, достать оказалось сложновато. Шутка ли — самая что ни есть колдовская монетка! Сколько всего с ней делали, и не перечислить навскидку. Давление она нормализовала, если ее прижать к виску. Причем если голова болела не от повышенного давления, то пятак просто не прилипал к коже. А если с давлением не все было в порядке, пятак присасывался к коже и не падал, пока давление не приходило в норму. Оля один раз полдня проходила, успела забыть про пятак, страшно испугалась, когда он отлип и с громким звоном упал на стол. Еще эти пятаки рассасывали гематомы. Тоже надо было прижать покрепче, он прилипал и держался столько, сколько организму нужно. Ну а на экзаменах он помогал за милую душу, дело проверенное. Его надо было подкладывать под левую пятку, обязательно под босую, и так, чтобы он не съезжал к пальцам. Тут Оля выкрутилась, просто приклеив его пластырем.

Не побрезговала она и остальными средствами из студенческой “Книги Теней”. Голову перед экзаменом не мыла, ногти не стригла. Утром перед самым экзаменом маркером нарисовала на левой руке число тринадцать, в аудиторию вошла самой первой, билет тянула левой рукой и не глядя на преподавателя… Рука сильно дрожала. Вытянула, посмотрела и чуть не расплакалась: теорию еще хоть как-то знала, но задачу решить явно не могла. Все, два балла, думала Оля, отправляясь на задний ряд. Недаром же она, выйдя за дверь своей квартиры, самой первой встретила женщину. Если б мужчину… А женщина навстречу — дурная примета. Тем более, та тащила пустое ведро. Самая что ни на есть отвратительная примета.

Теорию Оля написала. Первый вопрос — полностью сама, второй списала со шпор Павла, в обмен сбросив ему две схемы. А задачу решить не получается никак. И списать не у кого.

Алавердиев веселился. Дурной знак. Он всегда ликовал, когда в группе намечалось много двоек. Любил он, когда лодыри по заслугам получали. Прошел по рядам, проверил имущество студентов на предмет шпор. Отобрал у Ходжаева, тщательно прощупал Олину “книжку” портативного компьютера. Ничего не нашел. Оля проводила его взглядом, отвинтила болтики, пользуясь ногтем вместо отвертки, извлекла четыре трубочки из тонюсенькой бумаги. Папиросная называется. Она их вместо аккумуляторов положила, зная, что туда Алавердиев не полезет, а аккумуляторы в кармане держала — их можно вставить в любой момент. К несчастью, на шпорах нужного решения тоже не было. Оля расплакалась.

В аудиторию зашел Петр Иосыч, ассистировавший Алавердиеву на экзаменах и лабораторках. Они вообще вдвоем работали: Иосыч ассистировал Алавердиеву, а тот — Иосычу. Оле больше нравился Петр Иосыч — среднего роста, жилистый, подтянутый, с темно-карими живыми глазами, всегда чисто выбритый. Никакого сравнения с бородатым Алавердиевым.

Иосыч постоял у кафедры, потом решительно направился к Оле. Сел рядом, спросил:

— Что?

Оля честно призналась:

— Не могу решить задачу.

— Но ведь простая же!

— Знаю. Но не могу решить.

Иосыч быстренько просмотрел ее конспект по теории. Не нашел, к чему придраться, вернулся к задаче. Заметил свернутые в трубочку шпоры, Оля внутренне содрогнулась, но он осторожно развернул, по-детски радостно улыбнулся — и нич-чего не сказал Алавердиеву. Посидел, потом выскочил из аудитории. Оля расстроилась было, но Иосыч вернулся. Показал Оле раскрытую ладонь, на которой маркером была написана формула. И было в этом что-то настолько родное, что Оля чуть не засмеялась. Ну как студент, в точности! И знает, где шпоры писать полагается… Оля тут же решила задачу. Он дал ей еще два дополнительных вопроса, Оля ответила без подготовки и запиночки. Взял Олину зачетку, загнал в базу оценку. Четыре балла. У Оли глаза на полвосьмого стали, она и на три уже не надеялась. Кроме нее, Иосыч многим помог: Черненко, Котлякову, Карпатову. А Шлыкова завалил.

Наташа проводила Олю жалобными глазами. У нее была в точности та же история, что и у Оли — теория более-менее, задача никак. Как раз в тот момент, когда Оля выходила из аудитории, Алавердиев потащил Наташу отвечать, не дав достаточно времени для подготовки.

Внизу Оля встретила Лешку Царева.

— У тебя чего такие глаза испуганные? — весело спросил он.

— Энергосети сдавала, — почему-то шепотом пояснила Оля.

Дальше произошло что-то непонятное. Она вдруг обнаружила себя в маршрутке, идущей от “Стадиона”, причем от посадочной станции ее отделяло уже три или четыре перегона. Рядом с ней сидел Илья. Оля так и не смогла вспомнить, где и когда они встретились. Кусок времени-пространства, начиная от разговора с Царевым, просто как вырезали из памяти. А по расчетам получалось, что кусок немалый. Даже если представить, что маршрутку двадцать минут ждали, куда-то выпал целый час. Но Илье она не призналась, что ничего не помнит.

Дома наглоталась фрискала. На всякий случай. Потом позвонила Наташе:

— Как сдала?

— Трояк, — странным голосом сказала Наташа. — Мать, ну ты и чудила…

— Я?! — изумилась Оля. Потом призналась: — Слушай, чехарда какая-то. Дело в том, что я совершенно ничего не помню.

Наташа не поверила. Но потом рассказала, и такое, что Оля не знала, куда от стыда провалиться. Хорошо, что она это не запомнила.

Было так. Наташа мямлила свой билет, в этот момент открылась дверь, и Царев вызвал Алавердиева наружу. Вместе с Алавердиевым вышел и Иосыч, хотя не имел права этого делать, кто-то из преподавателей должен был оставаться. Только они ушли, в аудиторию ввалились Оля и Робка Морозов. “Вот! — заявила Оля. — Он знает, как твою задачу решать!” Робка объяснил Наташе, как решать. Потом подсказал еще кому-то, в общем, студенты получили почти сорок бесконтрольных минуток на лихорадочное списывание. Потом распахнулась дверь, влетел Илья с белыми от злости глазами, прошипел Робке: “Ты что, совсем рехнулся?!”