Книга "Империя!", или Крутые подступы к Гарбадейлу - Иэн Бэнкс

Ларри почесал за ухом и с огорченным видом сказал:

— Мы как бы уже сделали самое заманчивое предложение. — Олбан не потрудился хоть как-то изменить выражение лица. — Но все равно, — продолжил Фигуинг, — я хочу, чтобы вы поняли, Олбан: я говорю искренне. Не будьте, пожалуйста, излишне циничным. Разные фирмы работают по-разному. В противном случае ваша семейная фирма не добилась бы таких успехов в течение прошлого столетия. И еще: в противном случае не было бы победителей и проигравших, все были бы примерно на одном уровне, а в жизни так не бывает. В «Спрейнте» мы ценим долгосрочную перспективу, приверженность делу, общие ценности. Речь идет не просто о деньгах.

— А я полагал, на вас возложена обязанность увеличивать доли акционеров.

— Безусловно. Но способов делать это, с учетом всех переменных, не меньше, чем, скажем, способов повышения образовательного уровня. Какие выбрать курсы? На что направить свои средства? И тот и другой вопросы кажутся простыми, но ответы на них бесконечно сложны.

— Так или иначе, речь идет о деньгах.

— Знаете, — сказал Ларри, откинувшись назад и хмурясь, — может быть, это прозвучит странно, но в каком-то смысле деньги — это дело десятое.

Олбан широко раскрыл глаза:

— Правда?

— Я хочу сказать, все зависит от того, как вести счет. Представьте себе спортивный матч. Есть табло, на нем цифры. То есть просто какие-то значки. Но важны-то не сами цифры, а что они принесут.

— Жаль, что я не экономист, — сказал Олбан, — тогда мы могли бы обсудить это всерьез.

— Здесь важен человеческий фактор, — сказал Фигуинг. — Что людям больше нравится — банковский счет или акции? Что они выберут: классный мотоцикл «харлей» или классный автомобиль «лексус», яхту «Сансикер» или самолет «Лирджет»? И сколько штук? Что они для себя предпочтут: иметь дело с фирмой, просто дающей им некие суммы для приобретения тех же вещей, которые они могли бы купить, держа акции в любой другой компании, или же — вот главный вопрос — они предпочтут сделать инвестиции в компанию, разделяющую их ценности? Ценность долгосрочной приверженности достойным проектам, ценность стремления к совершенству ради совершенства, традиционное участие в благотворительных акциях, веру в научно-технический прогресс — и в то же самое время ценность базовой человеческой потребности в развлечениях и играх наряду со всеми жизненно полезными уроками, которые способны преподать лучшие сценарии и игры.

Скрестив ноги, поставив локоть на колено и подперев ладонью подбородок, Олбан неподвижно сидел на своем месте и наблюдал за Ларри Фигуингом. У него было недвусмысленное ощущение того, что он слушает пережеванную и слегка сбивчивую версию более связной — и, несомненно, более впечатляющей — речи, которую Фигуинг от кого-то слышал сам. Покачав головой, Олбан сказал:

— Не зря говорят, что Европа и Северная Америка все больше отдаляются друг от друга. Будем надеяться, что в трансатлантических кабелях предусмотрен допуск на образовавшийся зазор.

Ларри отстранился и с видом оскорбленной добродетели заявил:

— Олбан, я просто пытаюсь объяснить, что у фирм, как и у людей, есть свой характер, и я горжусь характером «Спрейнта». Это не пустой звук. Извините, но я говорю серьезно. Мы отдаем вам должное как родоначальникам «Империи!» и других игр и считаем, что будем достойными продолжателями начатого дела. Ваша фирма в прошлом достигла впечатляющих результатов в плане этих игр. А мы вместе с вами за последние шесть лет достигли впечатляющих результатов в плане управления имуществом, но в некоторых направлениях нам видится дополнительный потенциал, который будет реализован, если нам предоставят честь встать у штурвала.

Олбан, пожав плечами, сказал:

— Не хочу обвинять вас в ханжестве, Ларри. Но в конечном счете все сводится к деньгам.

Фигуинг покачал головой.

— Жаль, что не убедил вас в обратном, Олбан, искренне жаль.

— Возможно, мы оба ошибаемся, — предположил Олбан. — Вы, вероятно, правы в отношении характера и моральных устоев «Спрейнта», но преувеличиваете достоинства клана Уопулдов в смысле его принципов и единства убеждений. Вот нас-то как раз интересуют только деньги.

— Вы действительно так считаете, Олбан? — негромко спросил Фигуинг.

Олбан оглядел комнату и всю свою многочисленную родню, эту разветвленную, ненадолго воссоединившуюся семью, которую он раньше любил и ненавидел, которой служил, с которой порвал и впоследствии примирился, потому что не находил себе места, и которую временами все так же наполовину любил, наполовину ненавидел. Он повернулся к Фигуингу и с усмешкой ответил:

— Не знаю. Но на вашем месте я бы рассматривал это как убедительную рабочую гипотезу.

Олбан обнаружил, что Филдинг храпит. Храп был такой мощный, что в конце концов Олбан побрел в ближайшую ванную комнату и сделал из туалетной бумаги пару комков, чтобы заткнуть себе уши. После этого он некоторое время лежал без сна, думая о ВГ и спрашивая себя, где преклонила она в ту ночь свою голову с игольчатыми волосами и как ей спится. Ненастье не утихало почти сутки.

Шквал ветра, который он услышал даже сквозь храп Филдинга и импровизированные затычки для ушей, потряс окна и рамы.

Он пытался изо всех сия погрузиться под воду сквозь бьющий вверх подводный поток, сдуваемый то туда, то сюда молотящим дождем и ветром. Там, внизу, перед ним был кто-то, кто-то, провалившийся вниз сквозь бурлящий поток до него. Он увидел, как она ушла под воду, понял, что должен ее спасти, и тоже бросился вниз, за ней, но вода не пускала его, нападая снизу: она текла не туда, куда нужно, выталкивая его вверх, так что Олбану приходилось бороться с ней, пробиваясь вниз.

— Олбан!

Голос доносился издалека, как будто из-под воды. В течение нескольких мгновений он думал, что это, возможно, она, но нет. Голос был слишком низкий.

— Олбан!

Проснувшись, он увидел, что запутался в простыне, как будто поток, с которым он боролся, неожиданно застыл, загустел вокруг него, закрутился плотной спиралью.

— Что с тобой? — спросил Филдинг.

Олбан понял, что находится в Гарбадейле, на односпальной кровати в комнате для двоих. Он вынул затычку из одного уха, откашлялся и провел рукой по вспотевшему лицу.

— Все нормально, прости, — пробормотал он, отбросив какие-то одеяла, и выпростал ногу, чтобы охладиться. — Извини за беспокойство.

— Страшный сон? — спросил Филдинг, и голос его звучал уже привычно, а не как из бочки.

— Вроде того, — пробубнил Олбан, осматриваясь.

В комнате была непроглядная темень. Он не различал ничего вокруг. Вытянув шею, вгляделся туда, где стояла прикроватная тумбочка, но увидел лишь зеленоватый отблеск циферблата часов, трепещущий во мраке, как лик крошечного привидения.

— Уж больно ты стонал, — сказал Филдинг.