Книга Дорога на Тир Минеган - Олег Авраменко

Старый Энгас аб Брайт правил Катерлахом уже двадцать шесть лет и последние четырнадцать из них оставался живым лишь благодаря врачебной помощи ведьм. Для Сестринства он был не слишком удобным королем, однако ведьмы, верные своим союзническим обязательствам, прилагали все усилия, чтобы продлить ему жизнь, и делали это так старательно, что он, хотя обе его почки еле работали, выглядел в общем здоровым, а единственным признаком болезни были мешки под глазами, как после длительного запоя.

На самом деле Энгас аб Брайт не употреблял ни капли спиртного. Точно так же и в тот вечер ему подавали только вишневый сок, который охотно пили и Эйрин с Финнелой, сидевшие справа от короля. А по левую руку он усадил Бренана и Гвен, которые, без сомнения, были главными гостями и привлекали к себе самое пристальное внимание. Эйрин ждала, что король будет задавать Бренану острые вопросы, пытаясь загнать его в угол, но их разговор проходил доброжелательно и не касался слишком щекотливых тем. Энгас аб Брайт просто хотел составить свое собственное мнение о молодом человеке, которого ведьмы намеревались сделать следующим королем Катерлаха.

— А по вашему выговору, — заметил он, когда ужин был в самом разгаре и присутствующие уже перестали ловить их каждое слово, — я бы никогда не подумал, что вы с Лахлина. У вас скорее северно-западный акцент, ивыдонско-минеганский.

— Я просто стараюсь говорить, как ведьмы, — объяснил Бренан с присущей ему бесхитростной прямотой. — Раньше изображал из себя кередигонца, это было легко. Теперь притворяюсь минеганцем, что гораздо труднее.

— У вас неплохо получается. Да и по вашим манерам я бы не догадался, что вы выросли в той варварской стране. До уровня Тир Минегана они пока не дотягивают, но для севера Алпайна вполне годятся. Так и представляю небольшой замок где-то посреди тамошних гор и вас в клетчатом пледе, обязательно с мечом на боку. Алпайнские горцы не разлучаются с оружием даже во сне; это суровые люди, храбрые и искусные воины. Коннахтцы, лойгирцы и равнинные алпайнцы часто подшучивают над ними, а вот у меня они вызывают огромное уважение. В давние времена был период, когда Катерлахская Империя захватила весь Лойгир и покушалась на север Коннахта и юг Алпайна. Однако алпайнская армия, костяк которой составляли горные полки, наголову разбила наше войско и гнала его остатки до самого Блаклиаха. С тех пор начался упадок Империи… Впрочем, я нисколько не жалею об ее гибели. Катерлах контролировал слишком большую территорию, чтобы нормально развиваться. Государство, которое держится вместе единственно лишь силой оружия, неэффективно и недолговечно. А вы как думаете?

— Я согласен с вашей светлостью, — ответил Бренан; в Катерлахе было не принято называть короля «вашим величеством». — Людей должно объединять что-то большее, чем просто принуждение.

— И что именно? Какие общие черты делают жителей Фиршама и Мерхира катерлахцами и одновременно отличают их от довранцев, которые являются подданными торфайнской короны? Ничего вы не найдете. По большому счету, все границы на Абраде являются условностью, а на самом деле реально только расстояние — чем дальше, тем более заметны отличия. Вот в Старом Свете, как свидетельствуют древние летописи, было множество разных народов. Разных не в нашем понимании, а в гораздо более глубоком — они говорили на абсолютно непохожих языках, имели разные обычаи, им были присущи какие-то внешние особенности. Мы же все являемся потомками шинанцев, которые во времена Мор Деораха заселили Абрад, освободив его от нечисти. Разумеется, за эти семнадцать столетий мы тоже стали разными, особенно ощутимо различие между северянами и южанами, между жителями материка и островитянами. Но, взяв наугад любую отдельную страну, легко увидеть, что она слеплена искусственно и с таким же успехом ее можно разделить на две, на три, на четыре страны или вообще стереть с карты, отдав всю территорию соседям. Как мне известно, лорд Бренан, вы полтора года путешествовали по Северному Абраду. Совпадают ли ваши наблюдения с моими словами?

— И да и нет, государь. Это зависит от конкретной страны. Скажем, жители южных графств Кередигона были бы только рады стать гвыдонедцами, так как в Гвыдонеде налоги существенно ниже. А на северных окраинах Гулад Хамрайга ситуация совсем иная. Тот самый Гвыдонед издавна зарится на эту территорию, но местное население нисколько не хочет идти под руку гвыдонедского короля. На востоке Тир Алмынаха много разговоров о том, что хватит уже подчиняться Дын Гаилу, пришло время возродить королевство Шелтайн. Зато на севере соседнего Ан Валина вспоминают Шелтайн лишь как часть истории и не желают его возвращения. Но в общем для простых людей большее значение имеет их принадлежность к местной общине — города или деревни, где они живут, чем к тому или иному королевству.

— В этом-то и дело, — кивнул Энгас аб Брайт. — Люди могут любить свою семью, свой дом, местность, где живут, но любить целую страну — выше их понимания. Заурядному ридихенцу никак не объяснишь, почему Динас Талбот, находящийся за пятьсот миль на север, должен быть ближе ему, чем Эйхал, до которого меньше сотни миль. По ту сторону торфайнской границы живут такие же простые люди, и говорят они точно так же, как на юге Катерлаха; а вот на севере уже другой говор. Каждый король должен осознавать, что лишь небольшая часть его подданных воспринимает всю страну как самодостаточную ценность. Это прежде всего дворянство, духовенство и высшее дворянство. Также он может опираться на столичных жителей, которые в силу особенности своего положения ощущают определенную причастность к общегосударственным делам. А народу из провинций все равно, кто им правит и откуда; главное, чтобы не мешал жить и работать. Если королевская власть обеспечит людям мир, спокойствие и благосостояние, они лояльны к ней, исправно платят налоги и безропотно отдают сыновей в армию. А если нет — начинают смотреть в сторону соседей или вспоминают, что когда-то их предки жили в отдельном королевстве.

— Прошу прощения, ваша светлость, — отозвалась Эйрин. — Мне кажется, вы слишком категоричны. Я встречала немало простых людей, крестьян и горожан, искренне любящих свою страну.

— Если речь идет о вашем Леннире, леди Эйрин, то вполне возможно. Такая маленькая страна в представлении людей совпадает с понятием родной земли, родины. А я говорю о больших территориях. Возможно, зажиточный катерлахский крестьянин или успешный ивыдонский ремесленник и скажет вам, что любит свою страну, но на самом деле он любит себя в ней, ценит свое благосостояние и уважает государство, которое своей взвешенной политикой обеспечило его благополучие. Но от бедняков вы этого не услышите.

— Нет, все-таки можно услышать, — после некоторых колебаний возразил Бренан. — И не в какой-нибудь маленькой стране, а в большой. Имею в виду Лахлин.

— И что же на Лахлине? — спросил король.

— Почти все лахлинцы, от богачей до нищих, любят Лахлин. Не отдельную его часть, где родились и живут, а всю страну целиком. Называют ее благословенной землей — и искренне верят в то, что она действительно благословенная. Я жил на юге, в Дервеге, это большой портовый город, где часто можно встретить абрадских моряков и торговцев, главным образом из Кередигона. Дервегцы издавна привыкли к их присутствию, но относятся к ним как к чужакам, а вот жителей северного Инис Клигана принимают за своих, хотя до него плыть на сто миль дальше, чем до кередигонских берегов, да и сами клиганцы в Дервеге большая редкость. Но они все равно свои — потому что их маленький островок входит в состав Королевства Лахлин, а тамошнее население исповедует Святую Веру. Религия для лахлинцев очень важна, она играет огромную роль в их жизни. На Абраде такого и близко нет. Едва ли не самое серьезное ограничение, с которым я тут встречался, это запрет на продажу книг, не одобренных Духовным Советом. Да и то в колдовских книжных магазинах на него совершенно не обращают внимания.