Книга Крик дьявола - Уилбур Смит

Она видела только два крейсера, но не знала, были ли за горизонтом другие боевые корабли.

Фон Кляйне тщательно формулировал свои вопросы и внимательно выслушивал ответы. Допрос продолжался около часа, пока Роза не начала откровенно зевать, и от физического изнеможения ее речь порой становилась не очень внятной. Фон Кляйне понял, что ничего нового он от нее не узнает — все, что она рассказала, было ему либо уже известно, либо он об этом догадывался.

— Благодарю вас, — подытожил он. — Я намерен оставить вас у себя на судне. Это небезопасно, поскольку очень скоро меня ждет встреча с британскими военными кораблями. Однако я уверен: этот вариант для вас предпочтительнее, чем если бы я передал вас местной немецкой администрации. — Сделав паузу, он взглянул на комиссара Фляйшера. — Среди представителей любой нации встречаются злодеи, глупцы и варвары. Не судите о нас по одному человеку.

Презирая себя за такое в определенной степени предательство, Роза признавала, что не испытывала ненависти к этому капитану.

— Вы весьма любезны.

— Лейтенант Киллер позаботится о вашем размещении в лазарете. К сожалению, не могу предложить вам более комфортных условий: на нашем судне довольно многолюдно.

После ухода Розы фон Кляйне зажег манильскую сигару и, вдохнув ее успокаивающий аромат, остановил взгляд на висевшем напротив портрете двух белокурых дам. Затем, выпрямившись в кресле, он заговорил уже совершенно другим, лишенным всякой любезности голосом с рассевшимся на кушетке человеком:

— Герр Фляйшер, мне трудно выразить, насколько я разочарован тем, как вы вели себя в данной ситуации…

После приемлемого ночного сна Роза лежала в лазарете на койке за ширмой и думала о муже. Если все прошло хорошо, Себастьян уже должен был к этому времени спрятать взрывное устройство и покинуть «Блюхер». Возможно, он уже спешил к месту их встречи на речке Абати. Если так оно и было, она его больше не увидит. Это казалось одним из того немногого, о чем она сожалела. Представив его в нелепой маскировке, она едва заметно улыбнулась. Милый, любимый Себастьян. Узнает ли он когда-нибудь, что с ней произошло? Узнает ли он о том, что она погибла вместе с теми, кого так ненавидела? Она очень хотела надеяться, что нет, — ему не придется терзаться мыслью о том, что он собственными руками запустил механизм ее смерти.

«Жаль, что мне не дано хотя бы еще разок увидеть его, чтобы сказать, насколько не важна моя гибель на фоне смерти Германа Фляйшера и уничтожения этого немецкого крейсера. Жаль, что я не смогу все это увидеть. Жаль, что у меня нет возможности узнать точное время взрыва, чтобы я могла сообщить о нем Герману Фляйшеру минутой раньше, когда уже поздно что-либо сделать, и посмотреть на него. Может, он расхныкался бы или развопился от страха. Я бы понаблюдала за этим с удовольствием, с большим удовольствием».

Ненависть вновь вспыхнула в ней с такой силой, что спокойно лежать не удавалось. Роза села и завязала пояс халата. Ее охватило зудящее возбуждение. Это произойдет сегодня — она даже не сомневалась, — именно сегодня ей суждено утолить жгучую жажду мести, которая мучила ее на протяжении столь долгого времени.

Свесив ноги с койки, она раздвинула ширму. Охранник выронил журнал и, схватившись за висевший на поясе пистолет, стал приподниматься со стула.

— Я не трону тебя… — Роза с улыбкой посмотрела на него, — пока!

Она показала на дверь, ведущую в крохотную душевую с туалетом. С некоторым облегчением охранник молча кивнул и проследовал по каюте за ней.

Роза медленно шла между коек, глядя на лежавших больных.

«Все вы, — злорадно думала она. — Все без исключения!»

Защелкнув задвижку, Роза осталась в душевой в одиночестве. Она разделась и наклонилась к висевшему над раковиной маленькому зеркалу. В нем отражались лишь голова и плечи. Красно-фиолетовый синяк тянулся от самой шеи до белого возвышения правой груди. Роза осторожно дотронулась до него кончиками пальцев.

— Герман Фляйшер, — выразительно произнесла она, — сегодня — я обещаю тебе, — сегодня ты умрешь.

И она неожиданно расплакалась.

— Я очень хочу, чтобы ты сгорел так же, как сгорел мой ребенок, чтобы ты задохнулся, болтаясь на веревке, как это случилось с моим отцом. — Крупные слезы медленно катились по щекам и капали в раковину. Плач перешел в полные горя и ненависти рыдания с сухими судорожными спазмами. На ощупь повернувшись к душу, Роза включила оба крана на полную мощь, чтобы шум воды заглушил издаваемые ею звуки. Ей не хотелось, чтобы кто-то это слышал.

Позже, приняв душ, она причесалась, оделась и, отперев дверь, собралась выходить. Но тут же резко остановилась в дверном проеме и, моргая покрасневшими, опухшими от слез глазами, попыталась понять, что происходит в лазарете.

Там было как-то многолюдно. Главный врач, два санитара, четверо немецких матросов и молодой лейтенант — все дружно сопровождали проносимые между коек носилки. На носилках лежал мужчина — она видела очертания его фигуры под тонким серым одеялом, которым он был укрыт, но из-за спины лейтенанта Киллера не могла видеть его лица. Пятна крови были на одеяле и на рукаве белого кителя Киллера.

Она двинулась по проходу, вытягивая шею и заглядывая за Киллера, но в этот момент один из санитаров нагнулся над лежавшим на носилках, чтобы вытереть ему рот белой салфеткой. Ткань закрыла лицо раненого мужчины, сквозь нее проступила ярко-красная кровавая пена, и от ее вида Роза ощутила тошноту. Отвернувшись, она проскользнула к своей койке в конце каюты. Уже проходя за ширму, она услышала позади себя стон — кто-то тихо застонал в бреду, и этот звук заставил Розу замереть на месте. Она почувствовала, как грудь сдавило так, что стало трудно дышать, и медленно, испуганно обернулась.

В этот момент мужчину поднимали с носилок, чтобы переложить на пустующую койку. Его голова безвольно свесилась набок, и под впитавшейся в кожу темной краской Роза узнала дорогое ее сердцу, любимое лицо.

— Себастьян! — вскрикнула она. Кинувшись к мужу мимо Киллера, Роза бросилась на прикрытое одеялом тело, просовывая под него руки, пытаясь обнять. — Себастьян! Что они с тобой сделали?!

82

— Себастьян! Себастьян! — прильнув к нему, повторяла ему на ухо Роза. — Себастьян! — негромко, но настойчиво повторяла она, касаясь его лба губами. Кожа была холодной и влажной.

Он лежал на спине, укрытый по пояс, его грудь была перевязана, а дыхание было сиплым и булькающим.

— Себастьян. Это Роза. Роза. Очнись, Себастьян. Очнись, это Роза.

— Роза? — Наконец он разобрал ее имя и прошептал его в ответ мучительно, хрипло, и свежая кровь окрасила губы.

Роза была на грани отчаяния. Она сидела возле него уже около двух часов. С тех пор как врач закончил перевязку, она сидела рядом и, прикасаясь к нему, звала по имени, пытаясь привести в чувство. И вот она увидела первые признаки жизни.