Книга Пропавшие в Бермудии - Алексей Слаповский

Мануэль обводил их печальными глазами. Никто не поднял руки.

– Значит, не хотите?

– Почему? – удивился Куда Глаза Глядят. – Лично я – за.

– Так подними руку.

– А… – догадался Куда Глаза Глядят. – Я просто по привычке – мысленно.

Остальные совершили ту же ошибку: привыкнув голосовать мысленно, они голосовали в уме.

Стали подниматься руки.

Выяснилось, что все были за предложение Мануэля. Даже Мощный Удар. Правда, он, вытягивая руку, чему-то усмехался.

Бермудяне потянулись к своим лагерям и начали сносить продукты к пещере, вход в которую находился на каменистом уступе горы, над обрывом. К пещере вела узкая тропка, поэтому охранять продукты не представлялось сложным делом.

Тут случилась неприятность: китайцы, пришедшие к своему лагерю, обнаружили, что у них почти ничего нет. Они, привыкшие доверять друг другу и остальным, не догадались оставить кого-то сторожем, и вот нашелся негодяй, обокрал их.

Они вернулись к Мануэлю с печальными лицами и пустыми руками.

– Ничего, – сказал Мануэль. – То есть плохо, но – что ж делать. Помогайте другим таскать.

– Несправедливо! – закричал Мощный Удар. – Каждый вкладывает свою долю, а они ничего не вложат? А жрать будут, как все?

– Да, – ответил ему Мануэль. – Жрать, как ты выражаешься, будут, как все.

(Общались они через переводчика: нашелся человек, знающий и испанский, и язык Мощного Удара.)

– Тогда я отказываюсь от участия! – заявил Мощный Удар.

И удалился.

И потихоньку пробрался на другой берег острова, где тоже была небольшая пещерка, вход в которую закрывала нависшая трава. Именно туда он стащил все, что успел украсть у китайцев в то время, когда они шли на совещание, после этого быстро прибежав к горе и сделав вид, что давно там находится.

Плотно закусив, Мощный Удар отправился посмотреть – вдруг попадется еще что-то, что плохо лежит.

Но уже ничего плохо не лежало – везде были люди, везде кипела работа.

– Ну-ну, посмотрим, как это у вас получится, – пробормотал он.

Учетом принесенного доверили заниматься Олегу.

– Только выдавать будем даром. Без денег, – шутливо сказал ему Ольмек.

Олег улыбнулся:

– Да какие уж тут деньги…

Работали долго, до полудня – не потому, что припасов было много, просто носить пришлось со всех концов острова.

Люди заметно повеселели: общее дело согрело их души.

67. Распределение

Настало время распределения, все собрались перед тропинкой, ведущей в пещеру.

Мануэль объявил:

– По нашим подсчетам, если исходить из…

– Физиологической нормы, – подсказал Ольмек.

– Да. Если исходить из физиологической нормы на каждого, то запасов хватит на пять дней.

Послышался общий унылый вздох.

– Это не много, но и не так уж мало, – утешил Мануэль. – За два дня мы вполне успеем построить плоты. – И еще останется на три дня. Это наш шанс. Иначе – никакого. Есть вопросы?

Люди молчали. Вопросы были, но все понимали, что на них нет ответа.

– Тогда – прошу. Сначала дети и женщины!

– Какие женщины? – возмутился Жертва Рекламы. – Дети – еще понимаю, но почему женщины? Они там, – махнул он в сторону горизонта, – все время твердят о равенстве, так пусть получат это равенство! Я не согласен!

Зароптали и некоторые другие мужчины.

Мощный Удар воспользовался моментом.

– И кстати! – сказал он. – Мужчины будут строить плоты, они нужнее! Значит, их нужно накормить первыми. И по двойной норме! А некоторых вообще кормить не надо! Вот! – указал он на Дукиша Медукиша. – Старик уже отдает концы, зачем ему мучиться? Все равно он ни на что не годен. С собой его взять не получится – его сдует ветром и смоет волной!

Родственники и близкие тут же сплотились вокруг старика, полные решимости не допустить произвола.

– Этим тоже надо урезать пайки! – тыкал Мощный Удар пальцем в престарелых и больных бермудян. – На их месте я бы сам отказался от еды!

– Вот и откажись! – крикнул ему Элвис Пресли. – А на меня можете не рассчитывать, – сказал он после этого. – Я все равно уже умер. Так зачем… – И, махнув рукой, он пошел прочь.

– Элвис! Вы нужны людям! – крикнула Настя.

Он обернулся, нашел ее глазами в толпе, улыбнулся.

– Спасибо. Но себе я уже не нужен. Давно не нужен.

Тем временем Мощный Удар и еще несколько мужчин, пользуясь преимуществом физической силы, пробились вперед и оказались первыми в очереди.

Но тут, обогнув их, вперед вышли советские футболисты. Впрочем, важно не то, что они советские и что футболисты. Они были мужчины, почти у каждого на родине остались жены и дети (или сестры и уж обязательно матери), по которым они скучали. Они представили, что их жены и дети могли бы оказаться здесь, поэтому поступили так, как считали нужным:

– Дети и женщины! – твердо сказал Бышовец.

И футболисты встали в две шеренги, образовав живой коридор, и все поняли, что будет так, как решил Мануэль и его помощники.

Дети и женщины шли спокойно, соблюдая порядок. Эмми-Драчун было рыпнулся прорваться раньше всех, но Томас внушительно показал ему кулак и поставил его позади Ли Чен и других девочек.

– Будешь дергаться, сброшу! – тихо сказал он ему.

Все терпеливо ждали.

Вдруг послышался крик.

Это возмущалась Солнце-Людмила.

– А куда вы лезете-то? – раскрасневшись, толкала она Грязь Кошмаровну Сволочатову. – Вы такая же женщина, как и я! Лезет и лезет, нахалка какая, все бока мне локтями истолкала!

– Я не лезу, а просто тесно! – оправдалась Грязь Кошмаровна.

– Мне тоже тесно, а я не хамничаю! – выкрикнула Солнце-Людмила – и солгала, именно она лезла, ей не терпелось пройти, и, если честно, не Грязь Кошмаровна толкала ее, а она ее толкала: ей показалось, что Грязь Кошмаровна была сзади, а оказалась впереди. Впрочем, ей и все другие женщины показались лезущими без очереди. В результате Солнце-Людмила неосторожно пихнула гламурную девушку (которая уже не была гламурной), та упала. Гламурный юноша, тоже избавившийся от своих гламурных манер, в грубой форме посулил оторвать Солнцу-Людмиле голову. Запахло паникой. Масла в огонь подлила плачущая женщина. Она и попала в Бермудию плачущей, горюющей по умершему мужу, таковой оставалась здесь семьдесят с лишком лет, она мечтала вырваться и перестать наконец горевать и плакать, и вот вырвалась, но плакать никак перестать не могла.