Книга Увиденное и услышанное - Элизабет Брандейдж

Я хотела, чтобы ты знал, – говорит она. – Хотела попрощаться.

Он хочет, чтобы она вошла, хочет лечь с ней в постель, но видит, что она решилась.

– И куда теперь?

– В Калифорнию.

Он смотрит, как она нервно пританцовывает, бросая взгляды, зрачки ее расширены.

– Поедешь?

– Это приглашение?

Она криво улыбается, и в этой улыбке столько грусти.

– Да. Хочу, чтобы ты тоже.

Он касается ее щеки, глаза ее становятся влажными, и когда он целует ее, то чувствует на языке вкус ее печальной истории.

– Хорошо. Думаю, я смогу поехать.

Глаза у нее светятся, как у ребенка.

– Просто дай минутку, чтобы собраться.

Он поднимается наверх, стараясь не разбудить брата. Коул ворочается под одеялом, и Эдди замирает, дожидаясь, когда сонное лицо снова расслабится, на подбородке пробиваются волоски, мальчик погружен в сновидения. Он запихивает вещи в рюкзак, с которым раньше ходил в поход. В дверях он снова оглядывается на брата, решает, что тот достаточно вырос, чтобы оставить его, и знает, что увидит его вновь очень нескоро.

Они берут катафалк Райнера, просто заходи – и бери. Он оставляет дяде записку: «Уехал на запад искать славы и богатства. Одолжил твою машину. Обещаю вернуть».

Неплохая тачка, пусть и выглядит жутковато. Он ведет, она держит его свободную руку. Ее ладонь потная и холодная, он чувствует, как она дрожит. Как будто у них общая тайна, о которой она ему еще не рассказала. Она прислоняется к окну, выглядывает, молчит. Бледная и дрожит, будто заболела.

– Что с тобой?

– Ничего.

Он преисполнен болезненной любви.

– Не волнуйся, ладно?

Она кивает и натягивает капюшон толстовки. Ее глаза, окаймленные черным, напоминают ему о коровах, которых они держали, как они иногда смотрели после дойки, будто отдали слишком много.

Через пару часов он останавливается у мотеля. Они где-то в Пенсильвании, в глуши, только вот это придорожное заведение и небольшое кафе, где, может быть, есть пиво. Они торопятся под мокрым снегом в офис, и пожилая женщина выдает им ключ.

Они просаживают два дня, напиваясь и закусывая луковыми кольцами из кафе, и она показывает ему свое худое голое тело, тонкие запястья, голодные печальные глаза, пальцы ног, похожие на грибы.

– Я знала его, – говорит она. – Я знала Джорджа Клэра.

– Как? Что случилось?

– Просто знала, и все.

– Вы дружили?

– Нет, не дружили.

– Тогда что?

– Ты не захочешь знать.

Она говорит так, что он думает – возможно, она права.

– Он что, пытался тебя подцепить?

– Да. Не то слово – пытался.

Он ждет, что она скажет что-то еще, но она молчит, и он не уверен, что хочет слышать.

– Я боюсь его, – говорит она позже, после занятий любовью. – Я просто хочу уехать как можно дальше.

Он ведет один. Она – городская девушка, не стоит доверять ей руль. У него есть деньги, но немного. По всей стране они останавливаются в дешевых мотелях. Спят на одеяле под звездами в Южной Дакоте и просыпаются наутро под топот скота. Смотрят известные места – Черные Холмы, Маунт Рашмор, Брайс-Каньон. Как-то утром на границе с Ютой прямо перед машиной дорогу перебегает старый серый койот. На дороге никого нет, только они, и Эдди думает, что это знак. Дикий пес скалится. Убегает в холмы.

Она говорит, что знает кое-кого в Сан-Франциско, в оркестре. Туда они и направляются. В конце концов он продает катафалк за наличку команде, которая устраивает «жуткие» поездки по кладбищам – думает, что дядя понял бы. Какое-то время они живут в старом мотеле у автобусной остановки, по ночам на помойке орут кошки, и он узнает ее ближе. Она тихая девушка, загадочная. Иногда она бормочет во сне. Он смотрит на нее, когда они просто сидят и ничего не делают, на то, как она выглядит в тусклом сером свете из окна, и занавески развеваются. Тени всегда находят ее.

Ему нравится здесь – большой город на воде. Ветер носится по улицам. Шумная гавань, пахнущая рыбой, отставшие от судна типы с ленивыми глазами. И ему хочется сыграть, сыграть для нее. И тогда взгляд ее расплывается, как туман в городе, который влажно крадется и в котором можно исчезнуть, словно по волшебству.

Они находят съемную квартиру на Гайд-стрит, над китайским рестораном. Квартиру, с позволения сказать, размером с фургон, с маленьким крыльцом, выходящим во двор, на парковку при церкви. Здесь можно увидеть невест в вуалях и кружевах, за машинами волочатся банки из-под содовой, а иногда белые и черные лимузины, то и дело – жутковато поблескивающий гроб, который несут, словно таран, чтобы взломать врата небесные. Кто-то поправляет корсаж или рукава.

Уиллис находит работу официантки в рыбном ресторане в гавани. Ее друг Карло знакомит его с кем-то, связанным с марширующим оркестром. Играют на похоронах, поясняет он. Толстый китаец слушает, как он играет, и дает ему работу. «Оркестр Грин-стрит» довольно популярен. Когда кто-то умирает, как правило китаец, они идут по улицам чайнатауна и играют мрачные мелодии. Все сплошь для духовых, так что для него это хорошая практика, и ему нравятся другие музыканты, иногда они играют в карты. По большей части они старше – краснолицые мужчины, побитые жизнью. Ему выдают костюм. Он стирает рубашку каждый вечер.

Райнер присылает ему статьи об убийстве, вырезанные с хирургической аккуратностью из «Таймс Юнион», Эдди с трепетом открывает конверты и достает вырезки, а собственно писем там нет, будто дядя думает, что он сопричастен, что-то знает и именно поэтому уехал.

Каждый раз, вспоминая, как в тот единственный раз обнял ее на кухне, он погружается в отчаяние. Нужно было что-то сделать. Спасти ее. Как она плакала в тот день, когда он отвез ее в клинику, как он долго держал ее за руку, пока она не перестала дрожать.

Он показывает вырезки Уиллис. Она выбирает одну фотографию Джорджа Клэра и внимательно изучает, словно усматривает в ней скрытый смысл.

– Думаешь, он это сделал?

На лице ее мелькает тень страха.

– Не думаю, – говорит она. – Знаю.

8

Придется позволить им прийти к тебе. Мертвым. В конечном счете они тебе скажут. Он узнал об этом в Трое, когда занимался несколькими делами об убийствах еще до приезда сюда. Но нужно быть открытым – важно не только тело, но и все прочее, то, что никто не удосуживается замечать.

Дом обнесен желтой лентой. Видны белые хлева, поля, залитые лунным светом. Ясная, красивая ночь. Он выходит, давая холоду забраться под куртку, с радостью ощущая его, и снова поднимается на