Книга Её цветочки - Шеннон Морган

Шеннон Морган

Ее цветочки

Посвящаю Энтони, моему сообщнику, соавтору, мужу, лучшему другу

Shannon Morgan

HER LITTLE FLOWERS

Copyright © 2023 by Shannon Morgan

© Татищева Е.С., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

25 июля 1969 года

Время летело слишком быстро в последнюю ночь, которую они провели вместе.

Сестры были охвачены трепетом предвкушения, спускаясь на цыпочках по лестнице, которая скрипела уже сотни лет. Девочки любили эти украденные у сна ночи, хотя в то же время и страшились их. Не страшилась только самая старшая, которая вообще мало чего боялась, как бывает только с семилетними детьми, обладающими темпераментом под стать их огненным волосам.

– Тсссс! – сказала мама, стоящая у подножия лестницы, и в ее голосе словно промелькнула улыбка.

Сестры прокрались вслед за матерью по дому, босиком, одетые только в ночные рубашки, и застыли, зайдя в кухню, полную теней. Самая младшая захныкала.

– Тише, цветочек мой, – прошептала мама, быстро подняв малышку и крепко обняв ее.

На стенах огромной кухни в лунном свете блестели медные кастрюли, оставшиеся здесь с минувшей эпохи, образуя на плитах пола мозаику из бликов. Крепкие запахи сушеных розмарина и шалфея, казалось, скукоживали время, пока девочки ждали, едва дыша. Они прислушивались к дому.

Тишину разорвал булькающий храп.

– Поспешите! – прошептала мама, выталкивая девочек в ночь.

Сад был окутан полной напряжения дымкой из света и тени, луна бросала блики на каждый листок и омывала лепестки душистой жимолости и остро пахнущей горчицы. Древний дуб во дворе трепетал в своем горделивом великолепии и отбрасывал рассеянную тень на землю под вздыхающим ветерком.

Мама скользила по саду в своей белой ночной рубашке, похожая на призрак и такая красивая, что смотреть на нее было больно до слез. Она остановилась около сарая, сплошь увитого лозами луноцвета, толстыми стеблями, узловатыми от возраста, с белыми туго свернутыми цветами, похожими на спиральные свечи.

И подняла руку.

Девочки напряглись от запретного возбуждения, но ни одна из них не ерзала и не шебуршала. Вокруг вновь воцарилась тишина, становящаяся все глубже, пронизанная ожиданием. Но мама ждала не двигаясь и даже не колыхаясь, как это с ней порой бывало. Ночная рубашка стягивала ее тело, худое и сгорбленное, как будто она была намного старше своих двадцати шести лет, что было вызвано слишком большим количеством беременностей за слишком короткое время со слишком раннего возраста.

Но затем под взглядами девочек мама выпрямилась, с каждым глубоким вдохом сбрасывая с себя груз пережитых невзгод и становясь похожей на ту молодую женщину, которой она могла бы быть, если б жизнь обошлась с ней иначе, менее жестоко.

Девочкам стало не по себе, на их обнаженных руках выступила гусиная кожа, несмотря на то, что эта июльская ночь была такой же жаркой, как и эти долгие ленивые летние дни. Ибо в теплом воздухе раздался тихий шепот, в котором звучало древнее знание растений, причитание давно почивших женщин семейства Туэйт, более древнее, чем усадьба Туэйт-мэнор, и такое же древнее, как окружающий ее лес Лоунхау.

– Луноцвет озарится, и в ужасе узришь ты смерть свою, – шептали девочки вместе с мамой. – Луноцвет озарится, и в ужасе узришь ты смерть свою. Луноцвет озарится…

Под взором луны спиралевидные цветки раскрылись, превратившись в крупные бледные колокольчики. Распускание было быстрым, и цветки запульсировали холодным свечением, испуская приторно-сладкий аромат.

Девочки, следуя примеру матери, вдыхали благоухание луноцвета, меж тем как над его цветками, привлеченные их волшебным смертоносным нектаром, словно болотные огоньки, кружили белые, как саван, мотыльки.

В их поклонении луноцвету было что-то первобытное, что-то ведьмовское, тайное и запретное. В своей детской невинности сестры упивались этой таинственностью, упивались заговором против Него, упивались мурашками, бегающими по их спинам, от страха, что Он может в любой момент пробудиться от пьяного сна и обнаружить, что презираемые дочери и жена поклоняются растению, которое может убить его, если он зайдет слишком далеко и переполнит чашу терпения мамы. Знание о смертельном яде, которое таила в себе эта белая ночь, давало немалую силу.

Время летело слишком быстро в последнюю ночь перед ее смертью.

Глава 1

Густой чай. Чай, от которого могут потемнеть зубы. Хороший, крепкий. Китайский, предпочтительно улун. Такой лучше всего подходит для гадания.

Фрэнсин Туэйт отсчитала тридцать секунд, быстро выпила чай, три раза махнула чашкой налево и направо, опрокинула ее на блюдце, чтобы стекли остатки влаги, затем перевернула опять и вгляделась в чайные листья на ее дне. Когда-то это была белая чашка, но теперь она потемнела от многих и многих гаданий. Фрэнсин терпеть не могла эти чашки с дурацкими символами, которые она видела в магазине подарков в Хоксхеде. Их покупают только туристы и идиоты, что одно и то же.

Она прищурилась, ища знаки. Гадание на чайных листьях было временем вдумчивого созерцания, и главным тут было не то, что такое гадание дарило ей покой, а то, что она занималась им всю свою жизнь.

В открытую дверь кухни ворвался порыв ветра, и фарфоровая лошадка медленно заскользила по наклонившейся полке старого буфета.

Фрэнсин сердито посмотрела на нее.

– Бри, я же говорила тебе сто раз: оставь фарфор в покое! Я не возражаю, когда ты валяешь дурака, забавляясь с мебелью, но не трогай безделушки.

Лошадка остановилась, и в воздухе вокруг нее возникло ощущение недовольства, как бывает, когда маленькая девочка капризно топает ногой.

Фрэнсин прикусила губу, чтобы скрыть улыбку, когда стул, стоящий на противоположной стороне обеденного стола, скрипя, медленно поехал по плитам пола, и в воздухе возникло ощущение завороженного сосредоточения.

– На этот раз чайные листья мало что говорят, – сказала она Бри. – Тут есть что-то вроде букв «C» или «G», а также ножницы, скособоченное сердечко и крест… Что ты на это скажешь? Я не знаю никого, чье имя начиналось бы на «C» или на «G».

Со стола поднялась чайная ложка и постучала по чашке.

– Старый Чарли[1] не в счет, – продолжала Фрэнсин. – Ему не меньше ста лет, и я знаю его всю жизнь. Вряд ли листья говорят о нем.

Ложка постучала по чашке в знак согласия.

– Ну, кто бы это ни был, у меня с этим