Книга Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана) - Шаршеналы Абдылбаев

— мы обходим гору.

Темное пятно у самой вершины и вблизи казалось не больше блюда.

— Вход в пещеру узкий, а внутри просторно.

— Вы там были?

— Нет, мне не приходилось, другие ходили. В годы басмачества она выручала весь кишлак. Я весной и лотом, как обычно, в горах жил — пахал, сеял, косил, молотил. До самой поздней осени не спускался. Если замечал басмачей, зажигал солому. Увидев дым, сельчане собирали пожитки и прятали в пещеру. Туда же уводили дочерей.

— Разве басмачи не могли обнаружить пещеру?

— Не до того им было. Да и дорога туда опасная.

— А если они приходили ночью?

— Случалось и ночью… У нашего соседа Назима была дочь. Красавица, каких я не видел. Встретишь ее средь бела дня и, клянусь аллахом, не веришь, что земная она. Бедняжке бог дал небесную красоту, да обделил земным счастьем. Такая красота ничего хорошего не приносит…

— Ну, а дальше, дальше что было?

— Погоди, ты не знаешь еще, что такое красота. Скольких она с пути сбила, скольких лишила семьи и крова, несчастными сделала… Красота и золото — одно и то же.

— Золото — драгоценный металл…

— Ничего доброго оно не дает, одни несчастья. Во сне увидишь — и то не к добру.

— Ты же про басмачей начал…

Всегда он так — станет рассказывать, а потом уцепится за что-нибудь и тянет, тянет… Ну, была девушка красивой — нужно ли об этом столько говорить.

— Прослышали басмачи о дочери Назима, прискакали ночью и, не слезая с лошадей, просят жену Назима его самого дома не было) вынести воды. Та принесла, а они ей: "Мы приехали напиться из рук Санам. (Так звали девушку). Пусть она выйдет". Взяли они из рук Санам чашу с водой, напились, а затем втащили в седло и увезли.

— И что же с ней стало?

— Никто о том не знает. Басмачи ушли неизвестно куда.

Дедушка любит вспоминать свое прошлое, хотя светлого там, насколько мне известно, было мало. Ему нравится, что я внимательно слушаю, а если задаю иногда глупые вопросы и не соглашаюсь с ним, спорю, — он не обижается.

За разговорами мы и не заметили, как выбрались из ущелья, выехали в долину. Начались поливные участки колхоза, показались сады.

— Ишш! Ишш! — дед остановил осла и, спрыгнув, погнал его быстрее — чтобы не отставал.

— Мне тоже слезть?

Идти пешком не хочется, и дедушка пожалел меня.

— Можешь сидеть. Только не отставай.

Он, казалось, нисколько не устал и чувствовал даже облегчение, когда выдалась возможность размять ноги.

— Было время — я пешком из города по два пуда зерна на спине приносил… Мои кости отвердели на работе. Если не двигаюсь, не хожу — чувствую себя хуже больного: дыхания нет, грудь болит, голова наливается тяжестью — хоть ложись и помирай.

Мы проходили мимо коровника, когда рассуждения деда прервал оглушительный лай. Два огромных пса, похожие на медведей, бросились в нашу сторону. Дедушка сердито затопал ногами: "Прочь! Пошли отсюда!" То ли испугавшись, то ли по другой какой причине, собаки остановились, не добежав до нас.

Путешествие наше заканчивалось. Людей мы еще не видели, но все напоминало о близости селения. На лугу, у родника, паслись стреноженные лошади. Остро пахло навозом и конским потом.

— Дедушка, сколько коров у вас? — спросил я.

— Нет у нас коровы, внучек, — невесело признался дед. — Позапрошлой зимой, когда остались совсем без хлеба, пришлось сдать корову в колхоз. Взамен получили немного ячменя да картошки. Да нам и кормить ее было нечем.

— Почему же летом не запаслись сеном?

— Долго это объяснять. Весной и летом был занят колхозными делами, работал далеко от кишлака.

— Могли бы у колхоза взять…

— Ай да молодец! — засмеялся дед. — У колхоза тоже в обрез.

Он остановил своего осла, поправил поклажу, потом, осмотрев моего, сказал:

— С правой стороны подтяни.

Некоторое время мы молчали. Я представляю себе дедушку, как он далеко в горах пашет на крутом склоне землю, разбрасывает семена, а потом в знойный полдень молотит и веет ячмень. Мне обидно, что в это время другие скашивают на лугу всю траву и для дедушкиной коровы ничего не остается.

— Дедушка, а теленка у коровы не было?

— Колхоз вместе с коровой взял. Взвесили на больших весах и рассчитали по весу. Заведующий амбаром принимал: как взвешивал, как платил — одному ему и богу известно. Мудрый человек.

— Вы бы корову сперва накормили, а потом взвешивали…

Дед рассмеялся.

— Некоторые так и делали. Кто отруби имел, те по два-три котла скормили… Нам не пристало такими делами заниматься. Пусть аллах каждого вознаграждает по справедливости.

Теперь и я, последовав деду, слез с осла. Мы идем рядом.

Солнце уже совсем низко. С гор потянуло вечерним холодком. Земля, еще не прогревшаяся после зимы, только-только выпустила первую зелень. Местами проглядывают подснежники. Но что это? В плоских придорожных камнях — крохотные озерца. В отполированных временем лунках собралась вода, и в них, как в волшебных зеркалах, голубеет небо, плывут облака… Я жадно смотрю на маленькое чудо, и мне впервые за весь долгий путь, становится радостно. Радость удваивается мыслями об отце.

Мама уверяла, что вот вернется папа с фронта, начнет работать, и мы снова заживём хорошо… На какую работу пойдет отец? Может, он тоже будет большим человеком; он же грамотный — школу закончил. Хорошо бы — председателем колхоза. Все ребята, я помню, боялись сына председателя, с ним даже старшие были почтительны. Интересно, в какой школе надо учиться, чтобы стать председателем?..

— Дедушка, мой папа может стать председателем?

Дед усмехнулся, ничего не ответил.

— Ну, скажите, кто становится председателем?

— Кому улыбнется.

Дедушка не хочет говорить. Когда у него нет желания буркнет что-нибудь непонятное и не разъяснит… Если я стану председателем, буду таким — как в пригородном колхозе "Рассвет". Все его почитают, говорят: душа-человек. Справедливый, для всех у него одна мерка. Говорят еще, что он сам создал колхоз…

— Дедушка, а арбузы и дыни колхозникам у вас дают?

— Догонят и еще дают…

— Мы с мальчишками, — начинаю я рассказывать, — однажды с колхозной бахчи дыню стащили.

— Ай-я-я! — с удивлением посмотрел на меня дед. — В нашем кишлаке воры не водятся. Тех, кто ворует, в тюрьму сажают.

— За дыню не посадят.

— Кто в юности яйца таскает, тот к старости верблюда украдет…

— А сами вы никогда не крали?

— Скажешь такое…

— Можете поклясться?

— Ну, мальчишкой, возможно, яблоко где и сорвал.

— А из колхозного огорода?

— Нет, такого не припомню. — Дед смотрит на меня подозрительно.

— Вот и не