Книга Милый, единственный, инопланетный - Юлия Монакова

— Больше и не надо! — её лицо озаряется благодарной улыбкой — такой искренней, что я ощущаю себя последней свиньёй. — Всё равно Илюшка скоро проснётся.

При упоминании этого имени я вздрагиваю.

— Кто проснётся?

Она кивает на ребёнка, спящего в эрго-рюкзачке.

— Илья. Наш сын.

— Простите, — чувствую себя полной идиоткой, — и как это я сразу не сообразила.

Значит, Руденский назвал своего сына Ильёй. Впрочем, быть может, имя ребёнку выбирала Вероника. В любом случае это забавное совпадение… если, конечно, во всей этой ситуации может быть хоть что-то забавное.

— Ну хорошо, — киваю я, — давайте зайдём в кафе.

110

— Вы простите, что я вот так к вам кинулась, — говорит она, сидя за столиком и рассеянно кроша пальцами булочку, которую взяла себе к чаю. У меня тоже нет аппетита, поэтому я просто нервно взбалтываю ложечкой свой кофе.

— Я видела ваше фото на сайте “Молодёжки FM”, — продолжает Вероника, — у вас наиболее располагающее к себе и доброе лицо… Вот я и решила поговорить именно с вами.

“Доброе лицо”… Знала бы она правду, от которой мне и самой сейчас так горько, что хочется завыть в голос.

— Надеюсь, всё сказанное останется между нами? — спрашивает она озабоченно. Я молча киваю.

— Понимаете, мы с Макаром знаем друг друга тысячу лет. Мы учились вместе. Для обоих это стало первыми серьёзными отношениями. Я не представляю своей жизни без него. Мы просто… как бы это сказать, буквально проросли друг в друга. Это чувство, когда человек становится тебе настолько родным, что…

— Понимаю.

— Но у него… у него очень увлекающаяся натура, — Вероника слегка краснеет. — Уже неоднократно бывало, что в его окружении появлялась какая-нибудь новенькая девушка — смазливенькая, неискушённая… и он сразу же принимался с ней флиртовать. Я не обольщалась на его счёт и подозревала, что далеко не всегда дело ограничивалось одним лишь невинным флиртом. Но… сейчас всё зашло слишком далеко.

— Что вы имеете в виду? — голос мне отказывает, из горла вырывается какой-то хрип, и я вынуждена прокашляться.

— У него кто-то появился, — с болью произносит она. — Кто-то серьёзный, я точно это знаю. Это началось вскоре после рождения Ильи. В последние недели я вообще практически не вижу собственного мужа. Его постоянно нет дома — он врёт мне, что проводит время на работе. Однако вы только что подтвердили, что это не так…

— Насколько мне известно, его рабочий график не изменился, — сухо говорю я.

— Как вы думаете, это может быть роман с кем-нибудь из “своих”? В смысле, с радио? — уточняет она.

— А почему вы решили, что непременно кто-то из наших? — боже, я сейчас сгорю со стыда.

— Ну… у вас работает много симпатичных женщин и девушек. К тому же это было бы удобно… не отрываясь от рабочего процесса, так сказать, — она невесело усмехается.

Вспоминаю злосчастную “Богемскую рапсодию” и чувствую себя ещё более скверно.

— Я ничего не знаю. И вообще… я, наверное, ничем не смогу вам помочь, — решительно произношу я. — Вы зря потратили на меня время, простите. Я абсолютно не в курсе романов вашего мужа.

Она заметно сникает.

— То есть вы думаете, что это не служебный роман?

— Без понятия. Правда. А почему бы вам самой откровенно не поговорить с Макаром?

— Когда он дома, то ссылается на усталость и сразу же идёт спать. Я почти забыла, как он выглядит, — она пытается улыбнуться собственной грустной шутке, но улыбка выходит жалкой. — Если я начну лезть к нему с разговорами по душам, он только разозлится.

— Зачем вы с ним? — задаю я давно мучающий меня вопрос. — Почему? В смысле, почему вы с ним так долго? Тем более если знаете, что он позволяет себе… романы на стороне.

— Потому что люблю его, — отвечает она просто. — И я отдаю себе отчёт в том, что он яркий, интересный, талантливый человек, который всегда будет привлекать внимание других женщин. Так было всегда, ещё с института, и это неизбежно.

— Вы так спокойно об этом говорите…

— О нет, я не спокойна, — вздыхает Вероника. — Просто… что толку горевать, если он всё равно не изменится.

— Но вы можете всё изменить. Уходите от него! — возмущённо заявляю я. — К чему вам человек, который не ценит вас и ваш брак?

— Я люблю его, — твёрдо поворяет она. — Очень люблю.

— Настолько любите, что готовы всё ему простить?

— Да. Мне без него… просто не справиться. Да и он ко мне тоже очень привязан, хоть и позволяет себе время от времени… Нет, он никогда не захочет меня отпустить, — добавляет она уверенно. — Как ни крути, а мы предназначены друг для друга. Вы даже не представляете, каким он бывает любящим, нежным и заботливым. Какие слова говорит, какими комплиментами осыпает!

— Рада за вас, — я встаю, давая понять, что моё время истекло. — И… простите за совет, о котором вы меня не просили, но на вашем месте я бы прогнала этого козла немедленно. Грош цена его словам и комплиментам, если в них нет ни слова правды. Подумайте о сыне. Какой пример отношений будет у него перед глазами с самых ранних лет?

— У вас просто слишком мало опыта, — печально говорит она. — Вы ещё очень молоды, Марина. Кому она нужна, эта проклятая правда? Она порою только ранит.

— Но вы сейчас занимаетесь самообманом, — говорю я с жалостью. Вероника качает головой и тихонько цитирует пушкинские строки:

– “Ах, обмануть меня нетрудно!.. Я сам обманываться рад!”

Во мне бушует целый ураган эмоций. Я еду на учёбу в институт и вся киплю, меня буквально распирает: от злости на Карика, который пустился в особо циничный и практически открытый загул по бабам, даже не пытаясь это завуалировать перед не так давно родившей женой. От обиды за эту дурёху Веронику, которая много лет терпит скотское отношение мужа, подбирая те крохи его внимания, что ей достаются, и не претендуя на то, чтобы быть в его судьбе одной-единственной. От стыда за свой роман… точнее, романом это назвать сложно… скорее — за недороман с Руденским, за эти неловкие и торопливые совокупления в квартирах друзей, после которых я так же, как и Вероника, убеждала себя в том, что это и есть настоящая любовь, большое и светлое чувство… Но больше всего мне хочется плакать от жгучего, пронзительного чувства благодарности за то, что жизнь подарила мне Илью — такого предельно честного и прямолинейного, неспособного на подлость и двуличие, который не делает красивых киношных жестов и не совершает романтических поступков, как в женских романах, но ясно выражает свою любовь и заботу простыми словами и не менее простыми поступками. Нелегко существовать бок о бок с таким искренним человеком, но… это намного лучше, чем потихоньку, год за годом, по капле впитывать яд лживых речей и неискренних комплиментов, подобно Веронике Руденской.