Книга Тропа обреченных - Юрий Семенов

Ожидаемый появился совсем неожиданно, и не со стороны вокзала, а сбоку, стремительно выйдя из открытой калитки двора, напротив которого стояла машина. Привычным движением распахнул дверцу, сел в кабину, положив чемоданчик на колени.

— Доброе утро, Василий Васильевич! Я — Сухарь.

— Здравствуй, Антон Тимофеевич! — откликнулся подполковник Киричук, тронув машину. — Полный порядок… Но какая необходимость была добираться сюда с вокзала проходными дворами?.. Все, что ли, их в Луцке знаете?

Сухарь терпеливо выслушал и объяснил:

— В нашем деле лучше появляться не с той стороны, откуда ждут. Это, Василий Васильевич, я вспомнил предвоенное наставление Михаила Степановича Попереки.

— И он отзывался о вас уважительно, — охотно поделился Киричук.

— А в Луцке я не был с довоенной поры. Ну, а как неприметно оказаться возле нужного объекта, сами знаете, дело не хитрое.

— Будем считать, что знакомство состоялось. — Василий Васильевич перевел разговор: — Довезу вас до края лесочка у села Бабаево. А там уж сами добирайтесь к своему дядьке Мохнарыло. Он действительно ваш родственник?

— Никифор Лексеич-то? Брат матери, конюхом он в колхозе. Его жена — тетка Ивга — меня одиннадцатилетним привезла к себе. Так что с радостью сейчас к ним, — не стал увлекаться подробностями Сухарь, спросил: — Как будем связь держать? Это для меня поначалу очень важно. Может сложиться так, что сразу удастся установить контакт с бандитами, выйти на них или они сами наткнутся на меня. Пару дней на обживание и, так сказать, естественное вхождение в роль. А там видно будет, когда в лес уйти.

— Связь для надежности предусмотрим личную. Она будет только со мной и строго конспиративно. Встречи в полночь в дубках, что пониже мостка через речку, ежедневно.

Машина легко шла под уклон. Киричук даже притормозил малость — вот-вот надо было свернуть на полевую дорогу к лесу, за нешироким клином которого — место расставания.

— Почему вы с генералом решили усложнить ввод к оуновцам? — спросил вдруг Киричук. — Не проще ли и вернее было сразу отправиться к своему родичу — леснику, ведь ваше, так сказать, бандитское прошлое, сотрудничество с абвером выглядит солидно и в проверке не нуждается.

— Потому и усложнили, что нуждается. Я воевал в рядах Красной Армии, был в плену, репатриирован американцами из лагеря перемещенных лиц. Затем около года проходил проверку, благо служил и остался под своей фамилией. Наконец отпустили домой. А где мой дом? Ехать на Львовщину, в Са́мбор, и на кого-нибудь там напороться, чтоб старое мне вспомнили…

— Так налететь-то вам и здесь прелегко, — проверял Киричук, признав при этом, что он и сам чисто воспринял предложенную игру.

— А что делать, когда меня к «своим» тянет. Не может быть, чтобы ни души не встретил.

Очень уж убедительно прозвучали в исполнении Сухаря слова «к своим тянет». И Киричук не стал дальше развивать этот разговор, решив, что опытнейший Поперека, знающий чувство меры в чекистских делах, зря усложнять их не станет.

Подымаясь на пригорок к селу Бабаево, Сухарь пристально рассматривал хаты и почерневшие от старости сараюшки, неизвестно как уцелевшие после такой испепеляющей войны. Рядом с селом темнел сбросивший остатки снега лес. Это на северо-западе. С востока село огибала неширокая речка.

Только теперь, перед встречей с дядькой Никифором, Антон Тимофеевич забеспокоился: насколько тот осведомлен о прошлом племянника с предвоенной норы? Не написала ли мать своему братцу, что ее любимый сынок Антон работает в госбезопасности?

«Вот так фокус выйдет», — встревожился Сухарь, подходя к приземистому, по-родному близкому домику. Он постучал в кухонное окно, в которое моментально сунулась остреньким носом сильно постаревшая тетка Ивга. И, забыв обо всех тревогах, Антон, как бывало в детстве, бросился в сени. Он помнил: тетка его любила.

Она признала его не сразу, даже ойкнула, когда племянник подхватил и поднял ее, сухонькую, как ребенка, и лишь когда гость назвал себя, провела шершавой ладошкой по его лицу, весело заулыбалась и звонко крикнула:

— Никифор! Да ты што разлегся, глянь-ка, кто приехал! Антон!

А Никифор Алексеевич, кряхтя, уже вставал с постели, не сразу сообразив, о каком Антоне так радостно воскликнула его старуха. Но признал гостя, едва тот подошел, обнял, пустил слезу, вспомнив своего погибшего сына, только и сказал для начала: «Живой!»

— Вы, наверное, считали меня погибшим? — спросил Антон не без умысла, желая сразу сориентироваться, как вести себя.

— Да уцелеть-то у таких, как ты, шансов мало было… Нынче удивительно не когда убьют, а когда живут.

— У каких таких-сяких? — навострился Сухарь.

— С твоего, Антоша, года-то, поди, один на сотню с войны домой-то воротился. Скидывай шинельку-то, приглашения не жди.

— А ты пригласи, не развалишься, гость он, — из-за печки упрекнула тетка Ивга.

— Ранен был или обошлось? — поинтересовался старик, наблюдая, как раздевается племянник.

— Два раза меня зацепило, но здоров. — Антон повесил шинель и подошел к дяде.

Старик внимательно рассматривал его. Сухарю показалось, что дядя обеспокоен его появлением. «Прощупывает, время тревожное…» — подумал Сухарь. Вспомнил информацию о нем: «С бандитами связи не имел и не имеет».

— Чего домой не поехал? Я это не к тому… живи на здоровье, нам даже лучше, места хватит.

— Нет дома-то, разве не знаешь? Отец помер, мать к Евдокии уехала… В Са́мборе никого из наших.

— Когда же Тимофей помер-то? — с фальшивинкой в голосе и вытаращенных глазах, изображавших сожаление, спросил Никифор Алексеевич и сам заметил наигрыш. Переспросил: — Погиб или помер?

Сухарь понял: дядька крутит, проверяет его.

— Ты же, дядя, ездил на его похороны ровно два года назад, по весне, — напомнил племянник, ожидая, что старик смутится либо начнет отнекиваться. Но старик не смутился.

— Соврал, — не моргнув, ни капельки не усовестившись, признался он и легко повторил: — Взял и соврал.

— Нынче без этого нельзя, — решил подладиться Сухарь, склонившись к дяде. — Тем более если ложь не в ущерб людям, а на пользу.

— Вранье, оно и есть вранье, — резко отмахнулся Никифор Алексеевич. — Ты чего приехал-то? Не таись, свои помогут.

— Случайная необходимость заставила, дядя Никифор. Когда проверку проходил после плена, написал в анкете, что отец умер, а мать уехала к дочери, моей сестре, адреса ее не знаю…

— Да как же это ты, в Орехове она Запорожском! — живо вставил Никифор Алексеевич, и по лицу его было видно, говорил участливо, не заподозрив обмана.

— Тогда-то я не знал… Ну и в графе, к какому месту жительства отправляюсь, надо было указать адрес. Чей же еще я, кроме вашего, напишу? Вот мне и выдали приписное и проездные документы через Луцк в Бабаево.