Книга Знаменитый Каталог «Уокер&Даун» - Давиде Морозинотто

Вы, конечно, можете думать что угодно, но Те Труа никогда не был трусом. В ответ на все обвинения я героически молчал, решив, что оправдываться ниже моего достоинства, а когда Чак пустил в ход ремень, я проронил лишь несколько скупых слезинок.

Наконец мама, потеряв терпение, схватила меня за локоть и поволокла в посёлок. Дом доктора Брауна как раз стоял на главной улице, рядом с магазином мистера Траверта. Это был лучший дом в округе: двухэтажный, со свежеокрашенным фасадом. У Брауна были люстры, зеркала и множество книжных полок — словом, настоящий фейерверк богатства, и даже имелась прислуга, чтобы помогать миссис Браун стряпать.

Такая роскошь немного смутила маму, но не помешала ей заявить, что она хочет поговорить с доктором Брауном, который, едва меня завидев, сразу послал за Эдди. Мой друг моментально разревелся, но что на это скажешь — мне-то уже влетело, а ему ещё предстояло получить своё.

В общем, мистер Браун, моя мать, Чак и мы с Эдди закрылись в кабинете у доктора, и пошёл такой допрос, что никакая полиция не сравнится, а вперемешку с вопросами нам ещё читали мораль и давали разные наставления. Вроде того, что зря мы шляемся с Жюли, и сколько раз нам уже говорили с ней не водиться, и что мы позорим доброе имя семьи, и что деньги добываются тяжким трудом, и что кража — это нарушение одной из десяти заповедей, и так далее и тому подобное.

Выслушивая это битых два часа кряду, я не выдержал и закричал, что с меня довольно и что ничего мы не крали, а деньги мы просто нашли.

— Да неужели? — сказал доктор Браун. — И где же можно просто так найти деньги?

— Да в байу, — ответил я. — Мы рыбачили и выудили старую жестянку, а в ней было три доллара.

Эдди покосился на меня, опасаясь, что я ляпну про каноэ и про Убежище, а если взрослые про это узнают, то плакали тогда наши встречи, но я-то не дурак! Правда, мне не пришло в голову, что после моего признания мама и доктор рассердятся ещё больше, потому что уж коли мы нашли деньги, так надо было принести их домой, а не тратить на всякие глупости.

— Сам знаешь, как бы нам пригодились эти три доллара! — сказала мама.

— Я ожидал от вас большего, молодые люди, — добавил доктор.

Тут они стали допытываться, что же мы заказали из Каталога и на какие глупости профукали целых три доллара. Мы с Эдди переглянулись и поняли, что влипли ещё сильнее. Если мы расскажем про револьвер, то получим добавки. А если узнают про часы, то взрослые наверняка их отберут, и тю-тю наш гарантированный возврат.

Тогда я поднялся и с виноватым видом сказал:

— Мы купили книжку с картинками, но она выскользнула у нас из рук на мосту и упала в воду.

Конечно, объяснение было так себе, но хоть что-то! Эдди тут же поддержал мою выдумку и добавил подробностей, и мы ещё какое-то время вешали взрослым лапшу на уши. В итоге пришлось выслушать бесконечную проповедь на тему того, что мы ещё никогда так не разочаровывали своих близких и что уж после этого нам точно друг друга больше не видать, потому что мы заслужили домашний арест как минимум лет на десять.

После этого мама и Чак довольно церемонно и с тысячей извинений распрощались с доктором Брауном, а Эдди продолжал фонтанировать слезами. Потом мы вернулись домой, где мой братец Чак ещё раз хорошенько вздул меня — на случай, если я вдруг забыл недавнюю порку, хотя на недавние порки память у меня отличная. Вдобавок ко всему меня снова отправили спать без ужина.

Ужасно тоскливо сидеть взаперти зимой, когда холод просачивается сквозь стены и пробирает прямо до костей, а над болотом слоями висят клоки серого тумана, в котором движутся неясные тени. Но в сто, в тысячу, в миллион раз хуже торчать под домашним арестом летом! Наша комната выходит на восток, и потому солнце бьёт в окно с самого утра, а к девяти становится жарко, как в печке.

Моим братьям было велено ни за что на свете со мной не заговаривать, и сразу после пробуждения они молча вышли из комнаты. Те Синк бросал на меня озабоченные взгляды, а Те Ду всё качал головой. Мне же пришлось снять москитные сетки со всех кроватей, вывесить их за окном, застелить заново простыни и наволочки и проверить, не намочил ли Те Синк постель. Только после этого мама принесла мне завтрак — стакан молока и яблоко — и сказала:

— Надеюсь, ты будешь вести себя как следует, Те Труа. — И ушла.

Я уселся на подоконник и стал глядеть сквозь открытое окно на поля, деревья и на тёмные очертания байу вдалеке, а меж тем становилось всё жарче, так что воздух скоро начал подрагивать. Как же здорово было бы погоняться за кроликами или порыбачить, а потом укрыться от жары в Убежище и, быть может, выкурить трубку-другую с Эдди и Жюли, болтая о том о сём…

Пару раз мне приходила в голову мысль, что три доллара не принесли нам ничего, кроме беды, что с тех пор, как мы их нашли, нам постоянно не везёт. Говорил ведь преподобный Томпсон, что не в деньгах счастье и всё такое.

В обед мама послала меня помогать Те Ду и Чаку на ферме, и те глаз с меня не спускали и всё отдавали приказы, словно я у них на побегушках, а когда я вернулся домой, умирая от усталости, мне пришлось ужинать в одиночестве и потом снова отправляться в комнату — развешивать москитные сетки и так далее. Сил у меня оставалось только на то, чтобы уснуть.

Такая ужасная жизнь тянулась несколько дней. Пока однажды, на закате, ко мне не заявилась Жужу.

6. Кожаный портсигар с металлической отделкой

Я как раз чистил курятник, а хуже работы нет на свете. И если кто-то вам скажет, что это не так, что, к примеру, смотреть за свиньями куда хуже, — это значит, что он никогда в жизни не оказывался по уши в курином дерьме, а большей дряни, уверяю вас, точно не бывает.

В общем, стою я в курятнике с ведром воды и метлой, а куры вокруг так и кудахчут, так и косятся на меня, будто какие принцессы, и вдруг замечаю у двери курятника рыжую шевелюру и знакомую щербатую улыбку. Жужу!

Я страшно обрадовался, когда её увидал, тем более что всё это время я не знал, что с ней сталось, но вместо того чтоб улыбнуться, я побледнел как полотно.

— Ты что здесь делаешь? — прошипел я. — Если нас застукают, мне точно крышка!

— О-о-о, — протянула она, пригнувшись при входе в курятник, — ты говоришь точь-в-точь как Эдди.

Эдди я тоже уже сто лет не видел, а в последнюю нашу встречу он так рыдал, словно всю семью потерял.

— Ты и у него побывала? Как он?

— Ну, примерно как ты, — ответила Жюли, разглядывая курятник сквозь облако перьев. — Чтобы забраться к нему, пришлось залезть на крышу над крыльцом, а Эдди так заорал с испугу, что я чуть оттуда не свалилась.